Одержимые войной. Доля

Однако окончательно поправился он только через неделю. Посетил поликлинику, чтобы закрыть больничный, и это посещение едва не выбило его из колеи. Он, конечно, знал, что поликлиники и больницы, тем более, специализированные, это совершенно две разных медицины. Но представить себе то, что в них работают столь разные по духу и крою люди, Глеб Викторович, второй раз в своей жизни обращавшийся к врачам по поводу своих хворей, не мог. Поликлиническое учреждение показалось присутственным местом, в точности соответствующим описаниям Гоголя. За своими столами в белых халатах, точно в вицмундирах, восседают безликие столоначальники, а утомлённые конвейером приёма посетителей участковые – сплошь подобны Акакию Акакиевичу. Разве что вместо новенькой дешёвой шинелишки – такой же белый халат, отличающийся от «вицмундиров» из регистратуры простеньким кроем, а также застиранным жёлтым пятном неизвестного происхождения на кармане. Этого Акакия Акакиевича невозможно было заставить обратить внимание на человека перед ним. Его интересовали только бумажки. На дежурный вопрос: «Жалобы есть?» – он не слушал ответа, непрерывно строча мелким почерком невесть кому нужные каракули. Препротивная жабообразная дама из регистратуры, в сравнении с этим маленьким человечком в грязном халатике, была сама галантность. Не говоря уже о суетливо снующих по коридорам, до отказа набитым ожидающими своей очереди пациентами, медсестёр с пачками макулатуры под мышкой, врачей-специалистов, зачем-то деловито перемещающихся из кабинета в кабинет, пенсионерок-санитарок, поминутно протирающих видавшей виды шваброй кафельный пол, на котором от каждого посетителя, несмотря на сменную обувь, оставался более или менее заметный след. Вдобавок ко всему, огромное количество времени, бесцельно убитого на томительное ожидание в очереди!

Если бы не друг-далматинец, одним видом своей радостно разинутой пасти с розовым языком набекрень способный вызвать улыбку в самые грустные минуты, настроение Глеба Викторовича вряд ли бы поправилось до выхода на работу. Пёс, смешно потягиваясь, зевая и чихая одновременно, всем своим видом сигналил хозяину: «Жизнь прекрасна! Я твой друг! Со мной тебе никогда не будет скучно! Гони прочь плохие мысли, и пойдём гулять!».

– Да, наверное, ты прав, – молвил хозяин, взял поводок, и они вышли на прогулку.

Во дворе они столкнулись с Алексеем. Пёс наградил Бессонова-младшего лаем, изображающим нелепую попытку молодой собаки сделать вид, что она тоже умеет нести настоящую службу. Сын поздоровался с отцом за руку, цыкнув на пса, отчего тот немедленно присмирел и уселся у ног хозяина с таким видом, что, мол, ничего и не было.

– У меня отпуск с девятнадцатого. Неделей раньше дали, – сообщил сын.

– Так осталось-то… всего ничего! – воскликнул Глеб Викторович.

– Вот и я о том же, – радостно подхватил Алексей. – Пап, может, тебе не выходить на работу? Ну что ты там будешь делать три дня, чтобы потом на месяц – в отпуск снова?

– Ну, как же, сынок! – возразил Глеб Викторович. – Всё равно мне нужно появиться, и отпуск оформить как следует, и заявление заново написать. Ну, возьму потом за свой счёт, если что.

– Если что? Впрочем, как знаешь. А то я мог бы твоё заявление сам закинуть… Да и вообще… Ты, я так понимаю, уже выписался? – Отец кивнул. – Зря! Жалко, я раньше не сказал. Был бы ещё на больничном. И сразу отпуск!

– Шалопай ты, Лёшка! – незлобиво заметил отец. – Вот и мама всегда говорила… – Глеб Викторович запнулся, на лицо набежала тень. Скоро год, как нет рядом Нади, с которой прожито больше четверти века. Пёс вдруг заскулил, вытягивая морду к хозяину, учуяв нахлынувшие на него чувства, и Алексей воскликнул:

– Это ж надо! Нет, пап, ты посмотри на него! Вот собака! Ты ещё подумать о чём-нибудь не успел, а он уже все твои мысли читает!

– Молодец! Молодец! – наклонившись, ласково потрепал далматинца по шее Глеб Викторович и обратился к сыну, выпрямляясь:

– Пойдём, немного пройдёмся. По дороге всё обсудим.

– Пошли, – согласился Алексей, и они направились вглубь двора.

Потом Бессонов-старший спустил пса с поводка, тот радостно понёсся вперёд, затем назад, вправо и влево, нарезая замысловатые фигуры вокруг беседующих отца и сына, поминутно останавливаясь, чтобы бросить на них полный собачьего понимания жизни взгляд, осведомляющийся, всё ли в порядке, можно ли дальше носиться. С улыбкой наблюдая за ним, Бессоновы неторопливо шли по дорожке и обсуждали, как же лучше поступить с отпуском. Пока дошли до скамейки под рослым старым дубом, пришли к общему мнению, что поступить следует так, как советует сын. То есть, продлить больничный до выхода в отпуск. Потом заехать за отпускными, и – сразу на дачу.

– Правда, – с кислой физиономией добавил после Глеб Викторович, – мне опять придётся иметь дело с поликлиникой.

– Ну, уж это просто глупо! Сам эскулап, а поликлиники боишься!

– Да не боюсь, а противно. Знаешь, сколько сегодня времени и нервов съела?

– Догадываюсь, не на Луне живу. Отнесись к этому как к неизбежности. Погода, например. Ничего не поделать, а пережить придётся.