Одержимые войной. Доля

– Рано или поздно всё это закончится, вас будут судить! – продолжал орать Бессонов. Сердце стучало где-то под кадыком, виски заломило, но он на это не обращал внимания. Вся жизнь, весь её смысл сосредоточились в гладком предмете в руках. В его отверстое лоно изрыгал он гневные вопли, чтобы от него по проводам они долетели до адресата. Впрочем, нет! Уже не важно, долетят или не долетят! Важно было высказать их. Годы сделки с совестью! Годы компромисса! Хватит! Это должно кончиться! Чудовищность, которой он, советский врач Глеб Бессонов позволил укорениться на своей территории, перешла границы. Если монстр посягнул на судьбы, на жизни сотен людей, его можно и должно остановить! Только как? Бессилие перед чудовищем породили крик, полный отчаяния и гнева, но бесцельный и пустой. Уже не важно, чем закончится дуэль. Важно, что пока он, Глеб Викторович Бессонов, коммунист, врач, ветеран, жив на этом свете, он не даст свершиться злу! Он костьми ляжет на пути военизированной колонны, если та только посмеет приблизиться к территории клиники. Он обесточит «Дурку», если только «пожарники» попробуют осуществить поджог… Нет, он просто сейчас же помчится отпирать засовы всех закрытых помещений и криками будет выгонять на улицу этих страждущих. Пусть уж лучше без медицинского присмотра, но живые и на воле, чем под присмотром концлагерного начальства, отправляющего по очереди всех в газовую камеру!

– Вас будут судить за преступления перед человечеством! Вам не удастся скрыть следы злодеяний. Есть документы, есть свидетели, есть факты. Останутся улики, наконец!!!

– Любезный Глеб Викторович, вы чересчур эмоциональны для человека нашей профессии. О каких документах вы ведете речь? О списках у вас в руках? Так это фальшивка. Или нет, это шутка. Там ни одной фамилии. Что вы разнервничались? Свидетели? Все давно и постоянно пользуются услугами кабинета психологической разгрузки. Они будут помнить лишь то, что им оставят в памяти. А через несколько лет и таких ухищрений не понадобится. Миллионы людей будут с легкостью забывать одно и внезапно вспоминать другое при помощи всего лишь электронно-лучевой трубки, которая будет проводить сеансы массового внушения. Манипулировать людьми легко. Я понятно говорю? Вспомните Кашпировского. В своё время мы с ним провели ряд экспериментов, получили результат, и теперь точно знаем, что всё будет именно так, как я сказал. Улики? О каких уликах вы говорите? Сгоревшее здание? Удар молнии, короткое замыкание, неосторожно брошенный окурок, наконец. Полвека назад на этой территории уже был большой пожар. Тогда легко нашли стрелочника, осудили. И жизнь потекла своим чередом. И теперь, если уж какому-нибудь правдолюбцу типа вас захочется найти виновного, то я уверяю вас, его найдут. И осудят. А если вы начнете говорить что-то о массовых репрессиях против невинных пациентов клиники для душевнобольных, проводимых «гадами» из КГБ, то вас быстренько определят сюда же, только не в качестве доктора медицины, а в несколько ином. И вы будете пускать кораблики в ванной комнате и радоваться, что по вторникам меньше аминазина, чем по средам. Вы этого хотите?

– Вы лжёте! Нет! Я… я… – задыхаясь, хрипел в трубку Бессонов, а потом, уже ничего не видя и не слыша вокруг, выскочил в коридор, где по-прежнему никого не было, и помчался в сторону охраны. Он точно знал, что единственное, что можно сделать, это отпереть все замки и выпустить на свободу всех – и первый, и второй, и третий списки!

В холле он наткнулся на двух санитаров и доктора Иванова. Они стояли кружком и оживлённо беседовали. Иванов держал в руке утреннюю газету. Завидя Бессонова, они в один голос воскликнули: «Что случилось?». Глеб Викторович, бешено вращая глазами, хрипел, что готовится преступление, и надо остановить провокацию. Надо выпустить всех заключённых. К чёрту медицинские условности! Речь идет о жизни и смерти сотен людей. Иванов легонько кивнул санитарам, и они, мягко подхватив Глеба Викторовича Бессонова под локти, повели его куда-то. Он пытался вырваться, кричал, что они предатели и убийцы. Иванов поддакивал, просил только успокоиться и не принимать скоропалительных решений. Потом заныло сердце, его посадили в кресло, сделали укол, и окружающее пространство медленно поплыло вкривь и вкось, а потом весь мир сомкнулся в одной маленькой точке, и воцарилась темнота. Через какое-то время из мрака вынырнули очки Владислава Яновича, и до мутного сознания Бессонова стали доходить звучащие издалека слова:

– Помните, мы говорили, что психические болезни тоже заразны? Не обязательно знать «в лицо» возбудителя, чтобы это предполагать. Так вот, я готов сейчас же открыть вам его. Заметьте, абсолютно добровольно и безвозмездно. Так вот!.. Это не вирус, не бацилла и не микроб. Это слово. Или комбинация слов.