Одержимые войной. Доля

– Непонятно только, зачем, – просипел Смирнов и закашлялся. Беллерман глянул на него и расхохотался.

– Всё просто. Прежде, чем уйти в отпуск, я должен буду предстать перед ними. Ну, вы понимаете, дорогой коллега… С отчётом. Это неизбежность. И я должен буду сдать вас, любезный. Вы ещё послужите моему сменщику Краузе. Но недолго. Так что готовьтесь, стрелочник.

Профессор с интересом разглядывал, какой эффект произвели его слова на человека, ещё несколько минут назад думавшего, что настал миг, когда кресло под его руководителем зашаталось и готово вот-вот освободиться для его задницы. Смирнов был жалок. Будто потерял в весе килограммов этак двадцать пять, постарел лет на пятнадцать и поглупел до пяти классов начальной школы. Владислав Янович молча взял из нетвёрдых рук собеседника папку, пробежал глазами пару листков, продолжая оценивать молчаливое оцепенение Смирнова, вскинул на него глаза и закончил:

– Не отчаивайтесь. Всё игра. Бессмысленная и беспощадная. Козырной туз бит джокером. Только и всего. Ещё есть время понаслаждаться жизнью в моё отсутствие. А пока вы свободны. Мне ещё много, о чём надо подумать. Я ведь не был с вами так откровенен, коллега.

– Не боитесь, что я воспользуюсь вашим отсутствием и…?

– Я же вам сказал, что ничего не боюсь, – с тоскливым вздохом отвечал Беллерман и потянулся. – А я всё-таки устал, как вы точно заметили. Ладно. Всё. Прощайте. Идите. Оставьте меня одного.

Смирнов, пятясь, вышел из кабинета профессора. Некогда пышущее сангвиническим здоровьем тело, было смято, скомкано, как листок туалетной бумаги. Лицо потухло, лишённое обычного румянца, посерело, кривясь гримасой. В глазах ужас. А профессор вновь обернулся к окну. Есть ещё козырь. Утром ему положили на стол ответ от «Рыжего». Тот сообщал, что в указанных точках проведены рейды и уничтожено шесть объектов, подходящих под описания, присланные «Психологом». Возможно, рассуждал Беллерман, среди них есть и «Испытуемый А». Дело в любом случае будет закрыто.

Глава 31. Мир тесен

Анне Владиславовне с кошмарным постоянством снился один и тот же сон. Приходит она с работы и застаёт сына в компании незнакомых собутыльников. Ведут себя шумно, вызывающе. Сын не обращает внимания на мать. Она кричит ему, а он не слышит… Не в силах видеть этого зрелища, она идёт к себе. Долго ли, коротко ли, но вслед за шумным застольем наступает час мертвецкого сна. Опять появляется мать в комнате сына, заставая такую картину. Всё разношерстное общество похрапывает прямо за столом, кто как. В одинаково безобразных позах, точно подстреленные птицы. Лишь Гриша не спит. Сын покачивается из стороны в сторону и беззвучно плачет. Крупные слёзы падают в опорожнённый бокал, разбиваясь в нём на тысячи искр с хрустальным звоном. Душераздирающее, непереносимое видение, возникая в сонном сознании матери, всякий раз заставляло проснуться, иногда с капельками холодного пота на спине. И потом долго думала она, не смыкая глаз, что же именно может означать дикий сон. Ни разу в нём не появлялась невестка. Иной ночью начинало казаться, никакой Насти и не бывало никогда. И от этого ныл бок, хоть бросайся на стену от неотвратимо тупой, давящей и пугающей боли.

Не в первый раз между сыном и невесткой происходила размолвка. Не в первый раз они разбегались по углам и подолгу не разговаривали. Прежде, бывало, то Анна Владиславовна помирит, и глядишь, всё начинается заново, то Михельбер, которого она хоть и недолюбливала, но принимала: всё-таки школьный друг сына. На сей раз ей и самой не хотелось вмешиваться, и Игорь куда-то запропастился. Грязная история с криминальным душком вызывала вопросы. Но хватило одного взгляда сына, чтоб понять – всей правды не скажет, а врать не любит. Да и не верилось, чтоб Гриша был причастен к убийству молодой женщины, да ещё и вместе с её сожителем, с кем после убийства пошли пить горькую с первой попавшейся проституткой. А именно так матери поначалу представил дело сына следователь. В поисках правды она, на свою беду, обратилась даже к авторитетным людям из музыкального мира, с кем Гриша общался прежде довольно тесно. Наивно полагая, что громкое имя известного деятеля культуры в защиту павшего жертвой клеветы и недоразумений молодого коллеги повлияет должным образом на ход следствия. Увы, это было ошибкой. Игорь Васильевич Румянцев выслушал посетительницу приёма по личным вопросам с подчёркнутым выражением крайнего сочувствия и по окончании её повествования задал вопрос:

– Скажите, а я-то чем могу помочь?

Та вскинула на проректора полные изумления глаза, воскликнув:

– Как! Разве вы не заступитесь за одного из своих лучших выпускников? Или вы верите в эту оперативную галиматью?