Одержимые войной. Доля

Старлей воровато озирается по сторонам, ища засевшего за увалом «духа» со снайперской оптикой и не давая команду выходить из укрытия. Их шестеро – ровно половина от прибывших четыре дня назад. Остальные возвращаются домой: трое запаянными в цинки «двухсотого», трое залечивать тела в кабульском госпитале. А дома их – живых – ждут конопатые девчонки, пахнущие молоком и медом, суровые отцы, чьё дыхание хранит аромат табака и пива, и стареющие матери с влажными от слёз глазами. Чёрт-те куда занесённые ветром войны мужики соединились с мерзким запахом, обретя в вонючих горах смерть. Не то ли человек ищет всю жизнь с самого рождения? Не отдавая себе отчёта, веря, что познаёт, наслаждается, страдает, создаёт, он на самом деле стремится к смерти, как к вершине своего бытия, наподобие набухших снеговыми шапками горных вершин.

Ещё пять дней. Без полноценного сна, еды, с дурацким ощущением неизбежного конца, всех подстерегающего. Либо кого-то размажешь по склону ущелья ты, либо тебя самого так же размажут. Маслом на бутерброд. Вонючим маслом. Три четверти воды твоего организма растекутся в одно мокрое место. И ничего больше! Весь где-то существующий мир – зелёные травы, запахи цветов, птицы, песни, девушки, жадно хватающие губами твой поцелуй, – всё исчезнет. Сейчас этот мир не в памяти даже: на донышке сознания, еле различимой полоской устилает душу, дабы не очерствела совсем. А после того, как тебя с грохотом растолкут слепым куском смертоносного металла, и вовсе исчезнет. Но ведь мир этот где-то должен существовать, раз о нём сложено столько цепляющих душу песен, похабных анекдотов, рассказано столько баек на привалах. Не может же быть всё это плодом воображения! Но здесь, в вонючих скалах чужой земли его нет. А после смерти не будет вовсе. Лишь этот проникающий всюду запах, от которого нет спасенья…

– Ты слышишь только мой голос. Ничто не отвлекает тебя…

Сколько раз Андрей мысленно возвращался в ущелье, в ноздри бил сладковатый запах! Сколько раз прошлое впивалось в мозг, и единственное, что могло оторвать этого клеща, – стакан водки! Человек непостижим! Казалось бы, чего проще – думать только о том, что дарит радость, удовольствие, по крайней мере, не приводит к бессоннице, заставляя ныть сердце; так нет же, память верно возвращает в самые болезненные уголки прошлого. Точно злой хозяин твоих мыслей приказывает им душить тебя самыми мерзкими осколками памяти. И среди всех напластований памяти запах – самое неуправляемое. Картинки прошлого нетрудно замарать непроницаемой чёрной краской, стереть бесцветным ластиком, перерисовать в искаженные видения, не таящие угрозы душевному покою. Звуки былого, удаляясь, меняют свойства и перестают восприниматься как живые. Кожа легко отряхивает с себя ощущения пыли, прошедших липких дней грязи и ночного мороза, не возвращаясь к ним уже через год. Но запах… Он неистребим, он врывается в самую душу и выворачивает наизнанку. Снова, снова Андрей мечется по постели в горячечном бреду, – ни явь, ни сон, – и дышит, дышит, дышит отвратительным воздухом Гиндукуша. Ни курительные палочки мудрых индусов, ни пахучие цветы на подоконнике, ни настойки и эссенции не забьют смрада; он здесь и сейчас, будто не было четырёх лет после войны. Только стакан водки – оглобля по мозгам – выключает запахи, перебивает более сильным тяжелым спиртовым духом, избавляя от их трупного яда.

Четыре года редкая ночь не оборачивалась для него бесцветным и бестелесным кошмаром возвращения в запах прошедшего. Андрей пытался забить его другими, уставив всю квартиру пахучими цветами. Герань и жасмин, разнокалиберные кактусы и восковое дерево, немыслимые ботанические монстры в больших кадках, разнообразно цветущие едва не круглый год, украшали жилище ветерана боевых действий, живущего холостяком после переезда матери в другой город в просторной «распашонке» окнами на восток и на запад. Ни одна подруга не могла задержаться здесь надолго. Ароматы пьянили девушек, любая с удовольствием оставалась на ночь, но с утра всех как ветром сдувало, и впоследствии каждая делала всё возможное, чтобы больше никогда не оказаться в этой благоухающей «ловушке». Андрей в ярости предпринимал всё новые попытки завести постоянное знакомство, но все оборачивались неудачей. Девушки не говорили напрямик, почему избегают его, и у него выработался устойчивый комплекс мужской неполноценности, лишь усугубляя его страдания.