Одержимые войной. Доля

Дни были столь же радостны, как ночи. Рядом всегда была Маша. Не задерживаясь после работы, как прежде, она всё свободное время проводила с ним, без конца рассказывая ему о себе, о своей семье, о своих самых запомнившихся детских впечатлениях. Прежняя дистанция, установленная между ними, исчезла. Хранившая тайну о себе девушка раскрывала теперь перед ним все детали собственной прежней жизни, с каждым новым раскрытым секретом делаясь всё ближе и ближе. Андрей не знал лишь единственной тайны её прошлого – истории её отношений с Романом. В свою очередь, Долин, у которого вдруг раскрылась память и проявились в ней воспоминания о временах, давным-давно канувших в безвозвратное прошлое, делился с любимой рассказами о себе. И чем больше они открывали друг друга из этих долгих, как осенний дождь, рассказов, тем ближе становились. Счастье наполняло душу Андрея и Маши, и уже к середине июля он восстановился настолько, что готов был возобновить поиск подходящей работы. О том, что у него уже был готовый план возвратиться в кооператив, оставив и редколлегию «Памяти», и штаб фонда, Андрей вспомнить не смог. Эта мысль шла с ним рядом по судьбоносному маршруту в тот роковой день, где и когда его настиг взрыв. Посттравматическая амнезия [35] , диагноз, поставленный ему в поликлинике одним из первых, нередко затрагивает именно те куски времени, что непосредственно предшествуют травме. Заботливая природа прячет от нас то, что может причинить наибольшие страдания. Но нередко, пряча, что нужно спрятать, прихватывает и то, что следовало бы оставить. Впрочем, от того, что Андрей не помнил о принятом решении, никому, в том числе, ему самому не было ни жарко, ни холодно. В конце концов, возвращение в «Шурави» было делом, во-первых, личным, а во-вторых, вполне просчитываемым. Не вспомнив о своём решении, Долин вновь заново к нему пришёл. И высказал Маше. Она с радостью поддержала его, примолвив, что всё то время, что он крутился в «чёртовой редколлегии», видела, как ему это трудно и даже противно. Он с лёгким изумлением вскинул свои серо-голубые глаза и подумал: «Надо же! Сам бы ни за что не сформулировал! Всё ж, у неё особенный ум». А вслух сказал:

– Это ты как историк смогла разглядеть?

Девушка широко улыбнулась, обвила шею любимого руками и прошептала в ухо:

– Это я как любящая женщина…

…К августу Долин окреп для дальней поездки. Уже с месяц он вынашивал идею съездить в гости к матери, в другой город, представить ей будущую невестку. Хоть и не общаются они с тех пор, как она вышла замуж и уехала, оставив ему квартиру, но всё же мать! Маша с сомнением отнеслась к его идее. Ей казалось, что рановато ему ещё подвергать себя таким испытаниям, как поездка за сотни километров и встреча с матерью. Из его рассказов она составила себе довольно смутное представление об этой женщине и пока не спешила его прояснять личным знакомством. Вместо возражений она сделала Андрею встречное предложение: познакомиться с её родителями, благо, к ним за сотни километров ездить не надо, всего двадцать пять – и они на даче. Андрей согласился. В глубине души ему действительно было нелегко представить себе теперь общение с матерью, с которой не виделся лет пять, лишь изредка слыша по телефону да ещё реже переписываясь. Сама-то идея поехать к ней возникла из чувства противоречия, замешанного на смутном понимании того, что без родительского благословения семью лучше не строить. Но едва ли внятно отдавал себе отчёт, в чём должно состоять это самое благословение и, главное, кто из двоих родителей должен быть в этом главный. Потому встречное предложение принял с лёгкостью. А поездку к его матери порешили пока отложить на неопределённое время.

Ранним воскресным утром Андрей и Маша входили в калитку перед уютным ладным деревянным домиком, в котором каждый август мирно протекала дачная жизнь Калашниковых. Иван Иванович, шаркая сандалиями на босу ногу, спустился с крыльца поприветствовать дочь и её молодого человека, одновременно и радуясь их приезду и нервничая. Что-то ещё принесёт с собой в её судьбу этот Андрей Долин? Но едва их взгляды встретились, все остатки тревоги улетучились. Мига было достаточно, чтобы понять – свой человек. Они крепко пожали друг другу руки и проследовали в дом. Антонина Александровна в цветастом сарафане сидела в плетёном кресле-качалке и дремала. Сделав гостям знак, чтоб не шумели и тихо шли за ним, Иван Иванович на цыпочках прошёл в дальнюю комнатку, куда так же на цыпочках за ним проследовали Маша и Андрей, и плотно затворил за собой дверь.

– Пока мать спит и не вмешивается, предлагаю для начала выпить и сразу договориться, что завтра мы идём по грибы.