Одержимый

Представления о Лыкове я тоже пока что не составил. Невысокий, сутулый и тощий, с блеклыми глазами на невыразительном лице, он был похож не на старшего помощника известного капитана, а скорее на заурядного бухгалтера, который весь день просиживает штаны за накладными, чтобы вечером пофилософствовать у пивного ларька. Он отмалчивался, ел и пил за двоих (не в коня корм!), и лишь к самому концу я убедился, что он внимательнейшим образом прислушивается к разговору, а глаза его пусть и блеклые, но очень даже неглупые. Заметив, что я на него смотрю, Лыков пробурчал что-то под нос и набросился на кальмаров с майонезом. Одно время я пристрастился определять характер людей по внешним признакам, и друзья создали мне славу физиономиста, угадывающего данную личность по глазам, жестикуляции, смеху и даже форме ушей. В самом деле, постоянная тренировка наблюдательности, как и всякая другая, приводит к некоторым успехам, и отдельных людей я угадывал правильно; но столь же часто я ошибался и, в конце концов, понял, что не обладаю достаточной проницательностью, чтобы играть в эту игру, опасную и для чужих репутаций, и для моей собственной. Однажды я свято поверил в одного человека, который безупречно укладывался в рамки моей теории: он был очень симпатичен, неизменно весел, дружелюбен и предан товарищам по экспедиции; я не мог им нахвалиться и благодарил судьбу, подарившую мне в длительном странствии такого друга; спустя полгода он преспокойно оставил прежних друзей ради карьеры — правда, очень хорошей. В другой раз из-за своей дурацкой классификации я долго избегал общения с человеком, от которого, как мне казалось, за версту несло холодом, — теперь я уважаю его едва ли не больше всех других. Так что определять человека по внешним признакам — столь же рискованное занятие, как судить о книге по её переплёту.

Сделав этот мудрый вывод, я опять начинаю считать слонов. Двадцатый слон, могучий исполин с гигантскими бивнями, призывно трубит, и я с безнадёжным вздохом открываю глаза — это яростно всхрапнул Баландин. А, всё равно сна ни в одном глазу. Лучше припомню отвальную, если так можно назвать прощальный перед выходом в море вечер без капли спиртного. Уже потом я узнал, что Чернышёв давно стал трезвенником — после одного поучительного происшествия. Но об этом позже.

— Вы меня не пугайте! — вызывающе сказал Баландин. — Слава богу, не первый раз в море.

— А какой? — поинтересовался Чернышёв.

— Второй, — весело признался Баландин. — Лет пятнадцать назад я совершил путешествие на теплоходе из Одессы в Ялту.

— Ну, тогда, Илья Михалыч, вам сам черт не страшен, — с уважением сказал Никита.

— А какое по прогнозу ожидается волнение моря? — с лёгким беспокойством спросил Баландин.

— Пустяки, — успокоил Чернышёв. — В это время года больше двенадцати баллов ни разу не было.

— Никита, вы ближе к телефону, — слабым голосом произнёс Баландин. — Будьте любезны, уточните, когда по расписанию самолёт на Москву.

Корсаков засмеялся.

— А какой всё-таки прогноз на первые дни, Алексей Архипыч?

— Препаршивый, — сказал Чернышёв. — Ветер три-четыре балла и температура около нуля. При такой погоде лёд образуется разве что в холодильнике.

— Так бы и всю дорогу, — с удовлетворением сказал Лыков. — Мы люди нормальные, нам лёд ни к чему. Пароход целее будет.

— Далёкий ты от науки человек, Лыков, — пожурил Чернышёв. — Ни разу не замечал, чтобы ты рвался пожертвовать собой ради научных интересов, как рвутся товарищи Корсаков и Баландин.

— Не рвусь, — согласился Лыков.

— Он у нас очень приземлённый, — пояснил Чернышёв. — «Анти-Дюринга» не читал, по радио симфонию передают — выключает, в театр лебёдкой не затащишь, только одно и знает, что гоняться за рыбой, как собака за котом. Боюсь, Лыков, что Павел Георгиевич напишет с тебя отрицательного типа. Правда, Паша?

Так, начались Чернышевские штучки. Я смолчал.

— А с меня положительного, — продолжил Чернышёв. — Поскольку руководитель моего ранга критике не подлежит. Начни так, Паша: «Начальника экспедиции, известного своими производственными победами капитана А. А. Чернышёва подчинённые ласково называют…» Как они меня называют, старпом?

— Если ласково, то «хромой черт», — откликнулся Лыков.

— Паше это не подойдёт, — засомневался Чернышёв. — Ему для правды жизни нужно что-то более возвышенное, скажем, «наш морской орёл». Запиши в блокнот, Паша, а то забудешь.

— Ты ему не подсказывай, — заметил Лыков, — он и так все записывает на магнитофон. Вон, в портфеле.

По всеобщему настоянию я вынужден был раскрыть портфель и доказать, что магнитофон не включён.

— Ты нашего тралмастера Птаху запиши, — посоветовал мне Лыков. — Сочно говорит.

— Да, словарь у него не тургеневский, — сказал Чернышёв. — Иной раз такое загнёт, что рыба на корме протухает. Не знаю, как с ним быть при наличии на борту интеллигентных учёных товарищей. Штрафовать за каждое словечко, что ли? Так если даже брать по копейке, ему зарплаты от силы на три дня хватит.

— А тебе на неделю, —. включилась Маша. — Не слушайте его, сам хорош бывает.