Одержимый сводный брат (СИ)

Это как огромный глоток чистого воздуха, такой головокружительный, что я тут же ощущаю невероятную лёгкость.

И, кажется, я даже могу привыкнуть к этой улыбке, что так просто появляется на моих губах.

— Золушка? — переспрашиваю, не совсем понимая, почему он так меня назвал.

Почему-то мысли, что Дима меня с кем-то перепутал даже не возникает.

— Именно, — отвечает парень, — ты ослепила меня своей красотой, вскружила голову самой милой улыбкой, а потом сбежала, оставив после себя лишь маленькую веру, что мы снова с тобой увидимся.

Теперь я лыблюсь как самая настоящая дурочка.

— Ты мог найти меня в универе.

— Мог, но сомневаюсь, что дожил бы до завтра, так и не узнав ничего о тебе.

— Ты знаешь моё имя.

— Я жадный, золушка.

Господи, что это, я смеюсь? Сама бы никогда не поверила, если бы не слышала свой тихий смех. А ещё щёки горят и в лёгкие распирает от эмоций. С ним так просто и легко говорить, и чего я боялась?

— Ну вот, я как чувствовала и тебе позвонила. Не могла же я позволить тебе мучаться всю ночь.

Я слышу короткий смешок и точно знаю, что парень тоже сейчас улыбается.

— Больше, золушка, больше! Ты спасла уши моей сестры от моих стенаний и папин аптечный шкафчик от кражи снотворного, — шутит он, а я в очередной раз заливаюсь краской. Словами даже не передать, когда последний раз я чувствовала себя настолько счастливой.

Глупость, наверное, а мне едва ли плакать не хочется от понимая, чего я в последнее время была лишена.

— А если серьёзно, — продолжает Дима уже обычным голосом, в котором смеха как ни бывало, что я даже успеваю нахмуриться, — тебе понадобилось столько времени, чтобы ответить, потому что ты была не уверена, нужно оно это всё или нет? Ты скажи, я просто…

— Нет-нет, — спешно перебиваю его, испугавшись, что мой взлёт слишком быстро закончится падением. Мгновенно поникаю, придумывая, что сказать. Правду совсем не хочется, но и нет никакого желания обманывать парня. Он такой добрый, искренний и открытый, что у меня прочно поселяется ощущение, что такая, как я — с миллионом заморочек — совсем не нужна. — Отчим вернулся, — начинаю несмело, аккуратно подбирая слова, — устроил семейный ужин, чтобы сообщить некоторые новости.

Говорю, а голос сам подводит меня, стоит только вспомнить, как всё прошло, и Дима мгновенно это подхватывает. Вот только думает совсем о другом.

— Лин, — тянет он с вопросом, — скажи честно, у тебя дома всё хорошо? Брат также достаёт, как и в универе?

У меня даже сердце вздрагивает, словно меня застают врасплох.

— С чего ты взял? — спрашиваю, хмурясь, и только потом понимаю, что проще было бы сразу ответить отрицательно.

Но мне важно знать, неужели, наши отношения с Егором становятся очевидны всем окружающим?

— Тебе не понравится ответ, — говорит он тем тоном голоса, который даже усомнится не даёт, что это так.

— И всё же ты попробуй рассказать.

Молчание, не долгое, но я успеваю нахмуриться ещё больше.

— Я немного по расспрашивал о тебе, — наконец признаётся парень, а мне в этот момент хочется буквально куда-нибудь спрятаться.

Я не хочу, чтобы кто-то знал, как обстоят дела с Егором. Вот такая вот глупость — творит он, а стыдно за него мне.

— Лина? — зовёт парень, а я только и думаю о том, что пора нажать сброс.

Вот только почему-то не делаю этого.

— Всё не так просто, — выдыхаю я, и снова повисает невероятно едкое молчание.

И тут внезапно:

— Хочешь прогуляться?

У меня аж сердце останавливается.

— Сейчас? — еле выдавливаю, почти пропищав.

А в груди поднимается целый бунт. Замершее сердце вдруг начинает биться с такой скоростью, что мне кажется, оно куда-нибудь улетит.

— Ну да, ещё не так поздно, я бы заехал за тобой, если ты скажешь адрес.

И я говорю адрес. С помутнённым рассудком, онемевшими губами, но говорю, даже не осознавая, чем это всё может закончится. А когда кладу трубку и оглядываюсь по сторонам, задаюсь единственным вопросом. Как я отсюда выберусь незамеченной?

Глава 10. Егор

Удивление, черт бы его побрал.

Я сломался на том моменте, когда нужно было сыграть удивление. Повозмущаться для пущей убедительности, что ли. Вот только загвоздка — и опять это птичка.

Глаз не могу оторвать от её эмоций. Живых, не наигранных и отражающихся в глазах. В больших и бездонных, которым однажды я продал душу. Птичка смотрит на отца, не моргая, а я вижу только, как каждое его новое слово ранит её всё сильнее и сильнее. И как самый безмозглый идиот, единственное, что хочу — врезать отцу, чтобы он перестал доставлять Лине боль.

Черт.

Ломаюсь, ломаюсь и ещё раз ломаюсь.

Соберись, твою мать, Кайманов, и включи уже мозг!

И всё бы ничего, я почти переключаюсь обратно на отца, чтобы и дальше делать вид, что внимательно его слушаю, но тут птичка вдруг начинает смеяться, очередной раз помогая моему тупому разуму отключиться и зависнуть взглядом на её лице, на острых чёрточках скул и подбородка, на тонкой шеи, которую она словно для моих глаз выгибает, запрокидывая голову назад.