Одесситки

Для согрева, а может, и от страха, стыдно было признаваться в этом, выпили бутылку вина, прямо из горлышка, закусывая мягким вкуснячим хлебом, наслаждаясь его запахом. Опьянели моментально, заорали с Галкой во всю глотку песенки Клячкина, Кукина и новенького барда-хулигана Высоцкого. Весь блатной репертуар, не стесняясь в выражениях, понесло нас с подругой. Кавалеры просто офонарели, помалкивали, лишь мой Маугли иногда улыбался, думаю, уверовал в свою победу. Честно, уж очень он хорош был, жаль не для меня. Туман потихонечку рассеивался, вода в озере начала поблескивать, как блестят чешуйки на теле серебристых рыбок.

— Вот и они! Я же тебе рассказывала! Красота неземная!

На больших зелёных листьях, покачивающихся на искристой воде, раскрывались навстречу солнцу белоснежные лилии. Чем солнце больше припекало, тем больше розовела их сердцевина. Они были так прекрасны, руки сами тянулись сорвать их, прижаться к ним лицом, насладиться их ароматом. Какие они нежные, цветок больше георгина, а вокруг миллионы жёлтых кувшинок.

— Смотри, Тортилла!

— Где?

На листике сидел маленький лягушонок, заметив опасность, он в ужасе плюхнулся в воду. Мы беззаботно смеялись. Наши беспощадные руки-убийцы тянулись рвать эти небесные создания. Они не пахнут, совершенно не пахнут.

— Они только ночью так навоняют, шо от них помереть можно, — объяснил Сашок. — Их вообще рвать нельзя, и в хату никто не тащит, от греха подальше.

— Ох, уж эти ваши деревенские запреты, сказки про царя гороха.

— Нырнуть поглубже надо и пониже стебель оторвать, они и не погибнут, — тихо, даже как-то застенчиво сказал Вовка. Пока Сашка допивал остатки вина и отвернулся от нас, мой Маугли спрыгнул с лодки, едва её не опрокинув, и стал подавать нам лилии с длинными тонкими и мягкими, как водоросли, стеблями.

— Ну что, Олька, слабо, не трусишь, тогда ныряй, спасем, — подтрунивала надо мной подруга. Рогачка ловко перекинулась через борт, подала мне руку, я спрыгнула и шмякнулась животом о воду. Она была бархатистой. Мы сначала кружили вокруг лодки, потом, расхрабрившись, отплыли от нее подальше, поглубже подныривали, обрывали стебли. Туман рассеялся окончательно, мы накупались и стали перебирать цветы, выбрасывать в воду лилии и кувшинки с короткими стеблями. От жадности столько нарвали, куда их теперь девать. Ведро-то всего одно.

Пора возвращаться, теперь уже против течения, так что будет потяжелее. Солнце так припекло, что разом лилии все поникли, закрылись, похоже, умерли. Мы набрали воды в черпак и обливали их, потом засунули под скамейку в тенёк. Ребята надели рубашки и даже брюки натянули, видно, хорошо их оводы покусали. Лодку старались держать поближе к берегу, где течение потише. Мальчишки постоянно менялись местами, загоняя плоскодонку в камыши, тревожа местных обитателей, поднимался невероятный шум и гам, похлеще одесского трамвая. Наконец показался остров, на который мы обычно заплывали. Жрать хотелось, пропекало насквозь, как хлеб в печке. Ничего не помогало, бесконечные обливания из ковшика, как мертвому припарки.

Сашка всю обратную дорогу опять выговаривал другу, что нужно было мотор достать. Наконец лодка уткнулась в то место на берегу, где обычно вылазит стадо. Проваливаясь по колено в смесь из жирной чёрной грязи с коровьим дерьмом, попав в царство громадных перламутровых мух, боясь открыть рот, глаза, нос, мы с Галкой рванули в сторону «местного пляжа». А наши кавалеры развернули лодку обратно к реке и скрылись в ближайшей камышовой протоке. Обмывшись, усталые, мы присели на торчащие из-под земли корни старой ивы.

— Будем ждать пацанов? — спросила Галка.

— Да что их ждать, вот они сами, сейчас причалят и выползут, слышишь плеск вёсел.

Но в лодке сидел дед, ни дать ни взять дед Щукарь. В ватной стёганой шапке, таких же штанах и фуфайке, похоже, он этот наряд как минимум лет пятьдесят не снимал. Покуривая самокруткой, оглядел нас и напрямую спросил: «Це вы набедокурили на Белом озере?» Не дожидаясь ответа, ещё спросил: «Так вы, девчата, не из наших будете?»

— Дедушка, мы дачники, ничего здесь не знаем.

— Ага, а у кого стоите? У Мандрыкив?

— Нет, у Рогачек! — прищурившись, ответила Галка.

— А хто ж им будете?

— Внучка!

— Ага, а кого ж з ных, Валькиного чы малого?

— Валькиного.

— Так, я вам шо скажу, дивчата, вы хоть и городьские, а природу обижать не слид. Я ще батько твого вчыв и тётку Лидию... И до вашего сведения доведу, шоб больше так не робылы. Бутылки в Биле озеро покидалы, окурки, всю живнисть поперепугалы, а лилии навыщо нарвалы и кинулы. Хто ж так робыть, як бандиты якись. Такой красавець, як наш Турунчук, ще поискать треба. Раньше со всёго свиту, аж з Европы до наших мисць богачи съезжалыся. Стоялы у Троецькому, в Яссках, да и туточки зупынялыся. Яка охота була! Наш Турунчук славився, такий красавець, хто хоть влюбиться. А Биле озеро вин сам кохав. Це остання ёго любов була, вин з того и сам майже в плен до Днистра попав. Усе ховав свою коханую, вид усих, вид батька Днистра, вид людей.

— Как это? — удивилась я.