Одесситки

Мать укоризненно посмотрела на отца, это он решил, что корова им не нужна. Как Наталка из дома укатила, сразу зарезал, и с концами. Поросята другое дело. А молоко, пошел на ферму, напился от пуза. А если надо, то и выписать всегда можно, кто им, передовикам, откажет. А все эти бредни, что своё есть своё, от своей коровы лучше, полная ерунда. Жену жалко, его Марийка яка гарна дивчина була, краше за всих, а теперича он як ии усю крутыть. 3 доярок треба тикаты, досыть, ему ще жинка нужна. От до осени доробыть и все. И так кожен рик, до осени, а там дивчата прыйдуть. А дивчата тилькы их и бачилы. Хватають курсантикив и тикаты з чоловиком. Его Наталка теж утикла. Фёдор закрутил цигарку глянул на небо — доща не буде, все пожухне. Пшеныця вже жовтыть, ще недиля, друга и збыраты можно. У цему роци все так и прэ, так и прэ.

— Да, мать, Наталку не признать — гладка, тилькы уж ци ногти понакрасыла червоным, як мабуть клопив давыла всю ничь, та ще на ногах. Ты бачила таке, га?

— Ничого ты, старый олух, не розумиешь. Наталка, хоть и дочка тоби, а всеж охвицерьска жинка. Да не будь якого з пехоты, а жинка лётчика. Вин у ней на Финской воевал, орден заробыв, от так-то.

Женька драила стол. Сколько отцу не долби не чистить карасей за столом, никакого толку. Теперь воняет, мухи расползутся, сейчас Наталка проснётся и будет носом крутить. Теперь дома ей всё не так.

— Женька, Женька! — из-за забора, боясь зайти в калитку, нарисовалась Надька — подружка. «Ну шо ты там стоишь? Заходь. Давай помогай, воды из бадьи тащи».

— Жень, а это правда, шо Наталка в шляпке, в чулках и в перчатках припёрлась? Гарбузыха бачила, колы вы прыихалы. Рассказывай, что молчишь? Шо она тебе привезла, шо подарила? Ничего? А мамка лифик купила?

— Нет, времени не хватило.

— Гляди, Фроська прется з вашей корзыною.

— Черт, сейчас усадится, не выгонишь.

Во двор вышла Наталка, в длинном шелковом халате с золотой вышивкой каких-то чудовищ, закатное солнце заиграло на теле молодой женщины. Подружки даже зажмурились.

— Что рты пораскрывали? Женька, иди к малому, я здесь у вас не знаю, где что. Фу, вонь какая! А ты что стоишь? Женьке некогда за тобой бегать, никуда она не пойдёт, давай отсюда.

Надька обиженно повернулась, помотала головой. У калитки остановилась, покрутила задом, копируя Наталку и передразнивая ее: «Фу, вонь какая! Я здесь у вас не знаю, где что. Барыня сраная».

— Шо, от ворот поворот? — ухмыльнулась тетка Фрося.

 «Счас тебя тоже наладят, старая торговка», — подумала про себя Надька и спряталась за тыном.

— Наталочка! Люба моя! Яка ж ты гарна стала. Ще краше ниж була. Дай я тебе поцилую.

— Тётка Фрося, вы до мамы, так её дома нет.

— Я ж корзыну занесла, вышни ваши сторгувала.

— Спасибо, давайте гроши.

Тётка Фрося такого оборота не ожидала:

— Дай систы, запыхалася я уся. Такый день тяжкый, — она посмотрела на мокрый стол, скамейки и лужи с рыбьей чешуёй под ними. — Ну хочь бы до твого прыизду пидготувалыся. За вышню, у нас с твоей мамой свои расчеты, — устало произнесла тетка Фрося.

Наталка взяла корзину, повесила на забор и ушла в хату. Тётка Фрося покрутилась-повертелась, сплюнула и, бурча себе под нос, медленно поковыляла со двора. «Ну яка короста выросла, робы людям добро писля цёго. Шоб воды ни податы, систы ни даты, ты дывись яке гавно, кляча худючая, ни з переду ни с заду. Лохудра в шовках. Ноги моей у цей хати не будэ, побачимо ще, хто кому нужен. От короста», — разнервничалась она. Надька залезла аж в пыльные будяки, чтоб старая сплетница её не заметила.

Вечер Наталка родителям испортила окончательно. Рвала и метала, к столу не присела, ворчала, чтобы не напивались, как свиньи. Всё её раздражало, особенно расспросы отца.

— Наталка, а звидки в тебе стилькы добра? — не унимался батько, примеряя шивьетовый гарный костюм. — Мабуть велык буде, та куды я в нёму пиду.

— А то пойти вам некуда! До клуба, в кино. В город поихаты по-людськи.

— Шо я забув в том городе? Там гроши треба маты, шоб гуляты. Нагуляйся я в громадянську досыть. Адэ ж ты там живёшь? У цёму Волынську?

— У меня там целый дом и всё есть: ковры, посуда, мебля усякая, а уж одёжи без счёту.

— Вы з чоловиком цилый дом купыли? — не унимался отец.

— Ой, батя, я ж тебе казала, мой муж — сталинский сокол, понимаешь? Ему всё положено. Когда мы Западную Украину освободили, все богачи сбежали до своей буржуазной Польши, покидали всё.

— Понятно, — протянул отеи. — А хозяйство у тебэ е? Корова, теля чи порося?

— Та на фиг оно мне здалося, а гроши навыщо? Пошла купила пьяток яець, крынку молока. А то и зовсим до дому усё натягають, тилькы скажи.

— Так ты там як в масле катаешься! Ого життя, як в сказке.

— Скажешь тоже, в сказке. Эти западенцы таки злющи, зроду таких не бачила.

— Ага, — Фёдор почесал затылок, аккуратно сложил костюм, посмотрел укоризненно на старшую дочь, потом на жену в новом платье с жакеткой. — Побачыв бы я, якою ты бы доброй була, колы бы у тебе все добро забралы, а самим тикаты не знамо куды, — отец психанул, хромая пошёл со двора до кореша допивать.