Одесситки

— Куда в пальто, выйдите отсюда.

Вера Борисовна, извиняясь, боком попятилась из комнаты.

— Где ближайший телефон? — закричала доктор. — Нужно срочно вызывать карету. Обязательно скажите, что вызывает врач Смоленская, понятно?

Надежда посмотрела на директрису та стояла красная, как рак, посреди комнаты. Сбросив на пол пальто, Надежда как-то странно стала поворачиваться и с перекошенным лицом, пытаясь руками за что-то ухватиться, упала рядом с диваном, успев ухватить дырявое одеяло.

— Надюшенька, Надя, что с тобой? — Соседка пыталась поднять женщину. Вера Борисовна настолько растерялась, что, не помня себя, закричала: «Врача! Врача!»

— Ну что вы орёте! Это мать?

— Тётя.

Врач посмотрела на женщин, вздохнула, ничего не сказала, и так всё ясно. Присев рядом с Надькой, подняла безжизненную руку, нащупала пульс, потом прослушала сердце. Обращаясь к Вере Борисовне, распорядилась: «Опустите ей чулки. Ну? Резинки опустите, резинки». Чулки Надежды держались на круглых подвязках, они впились в отёкшее тело. По ногам вились, словно клубок змей, тёмно-синие вены. «Не трогайте её, только подушечку под голову подложите и укройте».

— «Скорую» вызвали?

— Нет ещё, — старушка умоляюще посмотрела на Веру Борисовну. — Вы не представляете, какая она замечательная женщина, всю ночь с мальчиком маялась, это ж такое сердце золотое. Нашей Дорочке так с подругой повезло, она же всё для них, все глаза проплакала.

Но Вера Борисовна не слышала, она уже была далеко. Влетев в магазин, на секунду остановилась: «Наталья Николаевна, быстро ко мне».

Войдя в кабинет, Натка услышала срывающийся на крик голос Веры Борисовны: «Врач Смоленская, я звоню по её поручению. Дом напротив магазина, вас встретят. Кто я? Директор, моя фамилия... Алло, алло!»

— Наташа, ты знаешь, где Доркина квартира?

— Конечно, а что?

— У Нади сердечный приступ, а у мальчика, похоже, воспаление лёгких.

— Хто б сомневался, что не сердешный, у неё других отродясь не бывает.

Натка закатила глазки, противно улыбаясь, но, увидев жесткий взгляд директрисы, опустила голову, тяжело вздохнула.

— Как прикажете! Свой отдел передавать никому не стану. Из своего кармана докладывать не собираюсь.

— А никому передавать не надо. Закрой и всё. Подожди, дам тебе денег для Доры.

Она подошла к сейфу, вставила ключ, хотела повернуть, но сейф был открыт и совершенно пуст. От её вечно надменного выражения лица не осталось и следа. Вера Борисовна вся задрожала, попятилась назад, хотела закричать, однако из перекошенного рта не вылетело ни звука. Так она рыдала во время войны, там в катакомбах. Мысль, что это она сама во всём виновата, молнией пронеслась в голове. Надька ведь недаром кричала, звала милицию, а она ей не поверила. И эта сплетница, сейчас разнесёт повсюду, вон как смотрит, пасть свою вонючую раскрыла. Ждёт, как гиена, когда жертва упадёт, чтобы наброситься, даже плечики приподняла для прыжка.

— Господи, совсем забыла, со всеми этими делами, вчера же выручку сдали.

Натка продолжала стоять, глазки её блестели от злорадного наслаждения — попалась старая курва.

— С вами со всеми с ума можно сойти, ладно, я сама, иди, работай, ты права, так больше пользы.

Натка ухмыльнулась: «Как прикажете». Развернулась на каблучках и виляющей походкой удалилась из кабинета.

Вера Борисовна присела, сжала кулачки и несколько раз со всего маху стукнула ими по столу. И в не таких переделках бывала, прорвёмся. В партизанском отряде, в катакомбах, случались проколы, всех постоянно проверяли, но то была война. А здесь она уже целый год в этом зверинце — одиноких несчастных женщин, совсем молоденьких и зрелых одичавших львиц, готовых в любую минуту разорвать друг друга на части. Перед глазами Веры Борисовны опять возникло перекошенное лицо Натки с полуоткрытым ртом, с этими острыми зубами-клыками, дай волю — так и вцепилась бы ими. Вера Борисовна открыла ящик стола, достала зеркальце, носовым платочком протёрла лицо. Потом встала, оттянула юбку, закрыла пустой сейф, свой кабинет и, никому ничего не сказав, выскочила на улицу.

 «Сама во всём виновата, — укоряла она себя, — зачем-то привязалась к интеллигентной пожилой женщине. Оскорбила, обозвала обманщицей, алкоголичкой. Она ведь ничего не врала. Что она видела, как теперь узнать? А вдруг умрёт? И её смерть будет на моей совести».

Вера Борисовна заметила, как от доркиного дома одновременно, но в разные стороны отъехали две кареты «скорой помощи». «Что говорила эта старуха с Греческой — такая смешная, но какая добрая. Как хорошо она отзывалась о Дорке, да и кто о ней плохое слово может сказать. А Надежда, оказывается, все годы живет там, заботится о мальчишке, всем помогает. Похоже, этим забавным старичкам-супругам тоже. В комнате бедно, но чисто, даже уютно. Что делать? Где сторож? Кто украл деньги? От кого ждать помощи, если что...»