Одесситы

Пошутили об истинно христианских чувствах, с которыми теперь будет молиться Мария Васильевна за негодяя Фомича, который так обидел ее сына и заодно, похоже, спас ему жизнь. Тема была на этом исчерпана — для всех, кроме Сергея. Он лучше, чем кто-либо, представлял себе, какова цена ребячества на море. Не имея своей семьи, он привязался к семье Ивана: был почтительно нежен с «нашим ангелом Машей», баловал детей и был в доме своим человеком. Однако, он видел, детей и так есть кому баловать, а жизнь у них будет тяжелая, не в пример родительской. Маша и Иван, разумеется, не понимают, к чему все идет, и объяснять бессмысленно. Он с ужасом узнал, что Иван в пятом году дал изрядную сумму денег на поддержку социал-демократов — просто потому что так было принято, и многие давали. Все попытки объясняться с братом ни к чему не вели. Что ж, единственное, что он может — это дать детям закалку. Пусть потом добром вспомнят.

И он предложил старшим Петровым дачу для детей на все лето: верховые лошади у него есть, яхта тоже, почему бы не устроить «кадетский корпус на дому»? Пусть они пригласят своих приятелей, а он, Сергей, обеспечит, чтобы вся компания под вечер с ног валилась от усталости. Дисциплина, свежий воздух и никаких фантазий!

— Как, Сергей, и девочки тоже? — только и нашлась спросить Мария Васильевна.

— Маша, милая, да ведь у девочек могут быть еще не такие фантазии! Эмансипация, роковая любовь и все прочее — не приведи Господи. Пускай лучше ездят верхом и плавают, оно и для здоровья хорошо. Зина у нас будет за хозяюшку, а Марина загорит как следует, и не будет плакать перед зеркалом.

Все посмеялись. Марина, которой уже исполнилось тринадцать, и которая обещала быть хорошенькой, страдала от прыщиков на лбу и считала, что она безнадежно изуродована. Солнечный ожог, как знали взрослые, был от этой беды единственным средством, доступным ее возрасту.

Таким образом все и устроилось. Мария Васильевна нанесла визиты Рахили и Тесленкам и обещала лично присмотреть за девочками, а за мальчиков, в присутствии Сергея, волноваться не приходилось.

— Шенкель! Отпусти шенкель! — гремел заботливый дядя, и Максим, мокрый и измочаленный, в очередной раз вылетал из седла. Сергей, увлекающийся верховой ездой, считал, что начальное обучение надо проводить без стремян: хороший наездник может держаться одними коленями. Для девиц было единственное послабление: они упражнялись на мирной кобыле Брысе, зато уж мальчики — исключительно на тряском Арапе. Впрочем, к услугам желающих приключений был еще любимый дядюшкин Стрелец, с характером кровного киргизца.

С водой было еще веселее: для начала выяснилось, что Яков не умеет плавать. Уж Бог знает, как это удавалось ему скрывать до сих пор, но, оказывается, он так и собирался отправляться в Америку, лишь бы не признаваться в своем позоре. Теперь друзьям его было не до насмешек: Антось все никак не мог наловчиться грести в такт и то и дело подымал брызги веслом, а Максима, оказалось, вообще укачивало. Тут уж Сергей был беспощаден: он вывез всех подопечных в море, когда дул «широкий», и предоставил им «раз и навсегда перетрясти все надлежащее» — метод жестокий, но действенный. Максим и Яков уже надеялись только поскорее умереть, Антось сидел гордый и бледный, а Марина, которую почему-то не укачивало вовсе, сочувствовала им как могла, ловко пробираясь по яхте с мокрыми полотенцами. Однако с морской болезнью, к их восторгу и удивлению, было действительно покончено навсегда, и уже в следующий большой выход в море Яков отличился тем, что съел все галеты — такой на него напал аппетит.

«Господа студенты»- Павел и Владек — от дядюшкиной школы были избавлены: они были уже, как считал Сергей, вполне сносно обучены, и с ними, во всяком случае, «перед берегом не было стыдно». Да они и не жили на даче: Владек проводил лето на кондициях, на Андреевском лимане, готовя в гимназию сына хлеботорговца Валиева. А Павел увлекся идеей беспроволочной связи и завалил свою комнату на Коблевской ворохом проводов и самодельных индукционных катушек. Лавры Фессендена не давали ему покоя. Оба наезжали на Фонтан, на правах, как говорил Сергей, «вольноопределяющихся», и одобрительно посмеивались, глядя на облупленные носы и стертые ладони юных «кадет». С их приездом оживлялась женская половина дома: вечера обещали быть длиннее и занятнее.