Одесситы

— Папа, какой ты у нас чудный, умный, замечательный! — Зина кинулась обнимать отца. — Где у моего папы седина? Вот здесь… здесь и здесь… все от плохих, непочтительных, непослушных детей. Раньше кашу не едят, потом колы приносят, потом на войну идут, а потом уж только поумнеют.

Она баловалась, целуя отца в голову, и Иван Александрович вдруг почувствовал, что у него глаза на мокром месте.

— Ну ты-то хоть, коза-дереза, слава Богу, никуда еще не идешь. Мне Дульчин говорил, что тут в госпиталях работы на всех хватит. А ты бы уж рада… нашлась сестра милосердия! — шутя оттолкнул он Зину.

— Папа, если она даже сдаст каким-то чудом экзамен, это будет самая немилосердная сестра изо всех возможных! Уж кому и знать, как не мне! — подхватил Павел, радуясь, что тяжелый разговор обернулся таким образом.

Тут прибежал возбужденный Максим и сообщил, что на Пушкинской качают военных и каких-то сербов, и все кричат «ура», и из окон бросают цветы, а сейчас будет идти манифестация с портретом царя и с оркестром — прямо мимо нас, в сторону бульвара. Действительно, вскоре послышались взревы геликона и барабанный грохот. Потом запели трубы, и под это серебряное пенье Петровым показалось, что все правильно и хорошо. Государь обратился к России, и Россия поднялась, и мы выиграем, конечно, эту войну, а уж дальше все будет отлично.

На студенческой пирушке, устроенной в честь Павла и Владека, делали жженку по всем правилам: сахарную голову установили над жбаном с вином именно на шпагах, а не на прозаической решетке, ром предварительно был подогрет, а потом уж вылит на сахар, электричество выключено, и дрожащий синий огонь был единственным освещением комнаты. Юра Нежданов, тоже уходивший на войну вольноопределяющимся, следил за пламенем, и если оно чересчур разгоралось, пригашивал его сверху шампанским. Вся компания, расположившись на коврах вокруг жбана, одобрительно смотрела на большие золотистые капли раскаленного сахара. Они медленно, со свирепым шипением, капали в вино. Скоро было расставаться, и все это чувствовали.

— Владек, ты уж пожалуйста по старому знакомству мне руки-ноги не отрезай, если я тебе на фронте попадусь, — с шутовской тревогой умолял Юра.

— Я уж тебе сразу голову лечить буду — обливаниями. Начать сейчас? — взялся за черпак Владек. Он шел санитаром на госпитальный поезд, и был недоволен, что не фельдшером. Но для экстренной сдачи экзамена на фельдшера требовались бумаги из университета, а на кафедре Владеку категорически отказались пойти навстречу.

— Вам, молодой человек, курс надо кончать. Самый перспективный студент — и здрасьте пожалуйста — на фронт! Молодость, романтика — я понимаю. Кого другого я бы отпустил, но вас — увольте! Своими руками губить такой талант…

И профессор Антонов, встав из-за стола, дал понять, что разговор окончен. Ректор Кишенский тоже оказался нечутким человеком, и вспыливший Владек решил обойтись безо всякого университета: в санитары брали охотно, и специального образования не требовалось. Ладно, он будет кормить раненых и подпихивать им судно. Там, на месте, он покажет, на что способен. Где его место, раз война, Владек не сомневался ни минуты: ведь немцы уже шли по Польше! Жаль, что нельзя в солдаты, как Павел и Юра. Но, раз дав присягу медицине, Владек уже отказаться от нее не мог: это было бы предательством. Он помотал головой и прислушался к громкому спору уже порядочно развеселившихся друзей.

— Вот служат молебен за победу русского оружия. Англичане и французы — соответственно за свое. Немцы тоже небось молятся, за свою победу. И все считают себя христианами, — рассуждал Павел. — Хотел бы я видеть хоть одного человека, который помолился бы, как Богом велено, за всех — и за наших, и за немцев. Тогда бы я ждал от Церкви чего-то путного.

— Вот ты и помолись, раз такой праведный! И за немцев, и за румын, и за жидов, и за кого там еще! А мы уж по старинке — за русское оружие! — рассердился Юра.

— Я бы и помолился. Да я в бога не верю, — усмехнулся Павел.

— Так и не рассуждай. Давай лучше свой стакан, да песню, господа! Про Татьяну!

Святая Татьяна считалась покровительницей всех студентов, и вся студенческая вольница, верующая-неверующая, Татьянин день отмечала и песни в ее честь слагала без счета.