Одесситы

Но лицо над ней было в такой корявой щетине, и такое безусловно русское, что она сообразила: нет, это еще тут. Солдат. Наш солдат.

— Сестрица, слышь, ты живая?

— Живая, глянь! Моргает. Обмерла, что ль, со страху? Замурзанная ж какая!

— То ее выворотило. Может, непорожняя. С ихней сестрой бывает. Дай-ка, Митрич, фляжку.

Опомнилась Анна уже в Игдыре. Теперь она лежала на госпитальной койке, и на ней было серое грубое одеяло. Уместно: несмотря на жару, ее бил озноб.

— Ну-с, сударыня, как мы себя чувствуем? — присел к ее койке знакомый врач Малинин.

— Ни-чего. Холодно только. Доктор, но этого же не может быть!

— Согласен, невероятно. Вам повезло — как одной на тысячу! Чтобы курды стояли на дороге, а не унеслись сразу… И чтобы нашим понадобилось как раз тогда везти колеса в ремонт… Счастлив ваш Бог. Может, вам будет приятно знать, что троих ваших курдов убили, а один — раненый — тут же в госпитале. Военнопленный, мерзавец такой. Я из него пулю вынимал.

— Не то, доктор… Я ведь — цианистый калий приняла.

— Те-те-те… Вот откуда у нас и судороги. Но это как раз менее удивительно. Все вы, сестры, верите в цианистый калий, как в Господа Бога. А между тем, он в при высокой температуре разлагается. Пробирка была запаянная?

— Нет, но с притертой пробкой.

— Ну вот, ну вот… Плюсуйте жару: небось, все лето его протаскали? Да еще и кинули вас поперек седла, пока сглотнуть не успели. Естественно, рвота — и вот мы обошлись легким испугом, всем на радость.

— Получается, он так ненадежен?

— А вы бы чего хотели? Стопроцентной надежности не бывает. Про Сараевское дело читали? Там — похожая история: стрелявший принял его, голубчика, а и не помер. Попал в руки полиции. А вы теперь — в мои. Под мой арест до полного выздоровления. Могу порадовать: последствий не будет. Ну, мышцы поболят с недельку — и будете как новенькая.

— Доктор… А Петя?

— Петя — что ж… Ему уже не помочь было. Навылет, и артерию перебили. Ну-ну, детка… ну не надо… все там будем. А впрочем — поплачьте, это хорошо после такой передряги. Я к вам кого-нибудь из сестер пришлю.

Когда Анна окрепла, ее отправили в Тифлис. На поправку. Дико было снова видеть электрические уличные фонари, магазины, принять горячую ванну, и даже купить платье. То, что у нее было, висело теперь на ней складками. В Тифлисе ей было ждать нового назначения, а пока она оказалась вдруг безо всяких обязанностей. Это было невероятно: спать, сколько хочешь. Она уж и выспалась, но ей казалось бессмысленным расточительством просыпаться, когда не будят, и она старалась снова заснуть. Она отправила родителям бодрое письмо, конечно, без описаний своих приключений: про замечательный здешний климат, фрукты и целебные источники.

Ванда Казимировна повздыхала над ним: Анна перестаралась, и письмо вышло уж слишком веселое. Похоже, что девочке трудно приходится. Но, слава Богу, она хоть не заразилась малярией в этих жутких краях. И тифом не болела, раз пишет про косы… Умница, что не срезала. А фотографии нет — ох, неспроста! Как же она выглядит, что не прислала карточку, Тифлис все же цивилизованный город, могла бы сфотографироваться… Ну, да слава Тебе, Господи, что жива! А Владечек все не пишет…

Но известие про Владека пришло менее обычным путем. В один прекрасный день после мессы ксендз кивнул ей задержаться, и у нее почему-то обмерло сердце.

— Пани Тесленко, у меня для вас новости. Не спрашивайте, откуда я знаю, но это точно. Владек жив и здоров. Он просил передать вам привет и просьбу о благословении, но писать пока не может. Он остался в Польше.

— Как? Под немцами?

— В Польше, дочь моя, все другие народы временны, кроме поляков. Вас удивляет, что он попал в Польшу и почувствовал себя на родине? Также его осенила благодать Господня, и он перешел в лоно нашей святой Церкви. Наияснейший пан Езус услышал ваши материнские молитвы.

Ванда Казимировна взглянула туда, куда смотрел ксендз: на темных подпотолочных ангелов. Она машинально перекрестилась похолодевшими пальцами.

— Скажите, пан отец, там… очень опасно?

— Его миновали большие опасности, пани Тесленко. И минуют впредь. Такие как он нужны Польше. Война не навеки, и немцы не навеки. Теперь у Польши будет новая история, и он будет среди тех, кто начнет ее делать. Передать ли ему ваше прощение и благословение?

— Да, да, пан отец… да будет над ним благодать Господня, и милость Его во веки веков. Вы что-нибудь еще можете про него сказать?

— Да, еще одно. Он женился — там, в Польше. На какой-то русской паненке, но венчался в лоне нашей Церкви. Она вскоре умерла, они почти не жили вместе.

— Владек — женился? Господи, да на ком?

— Мне не сказали имени. Она ведь умерла, так что про нее ничего не известно. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Он благословил Ванду Казимировну и отпустил ее. Только оказавшись под сырым декабрьским снегом, она впервые подумала, как сказать об этом мужу.

ГЛАВА 15