Одесская сага. Нэцах

Ирод любезно помог новому следователю быстро получить нужные показания от обоих бывших лейтенантов – слишком высоки были ставки для него в этой ситуации, не нужны ему были какие-либо просчеты в оформлении обвинительного заключения. Соответствующие депеши были отправлены вслед всем пятерым бывшим узникам одесских концлагерей.

Наконец-то в кабинете Василий Петрович остался один, а весь горотдел стал очень боязливо и почтительно здороваться с ним – после того, как следователь по делу лейтенантов рассказал по секрету, что с помощью обычного канцелярского карандаша, которыми тот нажимал точки на руках при допросе, все нужные показания получены были за полчаса, и двое сержантов-костоломов остались в этот раз без работы.

Перспективы

Вайнштейн не раз пытался выйти на контакт с агрономом, но тот всячески сторонился его, не шел на сближение, все время отговаривался крайней занятостью. Непонятно было, что ж так могло обидеть человека, ранее так легко предложившего общение в неформальной обстановке. Борис прямо намекал, что вино уже созрело, пора бы совместно отведать этого эликсира, что он Петром Ильичом был неоднократно приглашен… Ничего не сработало – занят, не могу, не время, может, потом, когда-нибудь и т. д. И вдруг агроном сам пришел к нему под вечер очередной субботы. Пришел хорошо подшофе, с двумя бутылками местного самогона.

– Ого… вот это поворот… вы ж вино обещали, – шутливо подначил Борька пьяненького агронома.

– Не сегодня, милейший, вот помогите, у меня в карманах два стакана и урюк с изюмом на закуску, – тот, не опуская рук с бутылками, повернулся сначала одним, а потом другим боком к Вайнштейну, подставляя карманы.

Сели за стол, и Петр Ильич наполнил старорежимные резные стаканы по самый краешек.

– Ну, за юбилей мой, прошу покорнейше не отказать выпить со мной, – встал и торжественно произнес он.

Борис опрокинул стакан, горло прилично обожгло, и сдавленным голосом он спросил:

– Это сколько ж вам стукнуло?

– Сегодня ровно десять лет…

– Кому? Вам? Ничего не понимаю…

– Сегодня ровно десять лет, как я здесь. День-в-день… Давайте, милейший, опрокинем по второму, а то так грудь сдавливает, что мочи нет…

– Да, конечно, конечно, я сейчас на кухню быстренько, принесу чего-нибудь закусить, посущественней…

– Не утруждайте себя, мне нынче кусок в горло не лезет.

– Да расскажите ж толком, ничего не понимаю. Что-то с семьей? Жена, дети? Что случилось?

– А нечего рассказывать, ни жены, ни детей, ни семьи у меня нет… Да и меня, в общем-то, тоже нет…

– Ну что значит нет?

– А то и значит, что вот я есть, и меня можно потрогать, но кто я? – сокрушенно вздохнул агроном. – Кто? Привилегированный раб на опийно-конопляной плантации – вот кто я. Десять лет рабства… Работа – сон – еда… Раньше иногда еще баба, как припрет, и всё… Вот вы давеча про долю в бизнесе этом пытались говорить с хозяином, надежды, небось, питаете какие-то? Так вот – оставьте надежды свои! Все до одной. Нам судьбой уготована доля быть рабами на этой земле. Смиритесь. Выбраться отсюда, не имея карты, не зная троп в горах, невозможно. Да и казачки наши расстарались, на всех мало-мальски пригодных для прохода местах полно ловушек, самострелов и ям волчьих. – Он помолчал. – Пять лет назад двое к нам попали, из блатных – сбежали с поезда. Представьте – пропилили дно вагона и ночью прыгнули между рельсов. Повезло им, думали они, поработают чуток объездчиками, наберут втихаря опия или конопли, ну как повезет, и тогда рванут когти, как они говорили. Рванули, а потом, через неделю, нашли их… Один на самострел нарвался, второй в яму провалился. Так вот их полуобглоданные зверьем тела наши казачки на три дня для общего обозрения выставили для устрашения. Казачки… Казачки-разбойнички, мать их…

– Ну а вы-то, Петр Ильич, какими судьбами здесь очутились? – осмелился спросить Борька.