Одесский фокстрот

Мы втыкаем в витрины и в прилавки. В бесконечный антикварный хлам. Старичок интеллигентно кушает, как та Людмила в конце «Руслана и…», не мешая нам, не прыгая вокруг нас и не лопоча в нас «консультациями». Он не высокомерен. И не угодлив. Старичок – исполнен культурного достоинства. Не старичок, а просто какой-то принц, непонятно как оказавшийся в Сан-Франциско со своей газеткой, бутербродиком, ароматным кофе и аристократическими манерами – прямо из раздела старосветской хроники.

Минут через десять просим его показать лошадиную голову, выставленную в одной из застеклённых витрин. Лошадиную голову из камня, конечно же. Маленькую. Размером с квортер. Безупречная филигранная работа. Слегка сглаженная временем.

– Сколько?

– Четыреста долларов.

Старичок нежно смотрит на каменную лошадиную голову. Чувствуется, что он не хочет с ней расставаться. Хотя торговля есть торговля.

– Это очень дорого. Для нас. Из чего она? Из какого камня сделана?

– В данном случае не важно – из чего. Важно – когда, – старичок, у которого ничего не трусится, а в руках – колпачок термоса с горячим кофе, смотрит на лошадиную голову с отцовской нежностью и гордостью. – В восемнадцатом веке. И стоила два доллара. Не тогдашние два доллара. Сегодняшние два доллара в их покупательно-способном эквиваленте. Такие примерно деньги она тогда и стоила. Как стаканчик кофе из «Старбакса».

– Чем старше – тем ценнее! – улыбаюсь я старичку.

– Not me! – с улыбкой же замечает старикан. – Вы откуда, ребята?

– Из России.

– Забавно. Вы из России. На Рашн-Хилл. Когда-то здесь было очень много русских.

– Молокан.

– Их тоже. И просто русских. Сейчас их осталось двести… Не помню сколько.

– Но в Калифорнии много русских.

– В Калифорнии – много. Но не на Русском Холме. С тех пор, как жена умерла – я не слежу за тем, сколько у нас здесь русских. Моя жена была русская. Из Одессы.

– Да вы что! – ахает мой муж. – Моя жена тоже из Одессы!

– Он не поверит! – шепчу я мужу по-русски. И пытаюсь извлечь из торбы российский паспорт, потому что в заграничном написано, что я родилась в Украине. А в общегражданском ещё указано про Одессу.

Но старичок верит и так. Потому что американцы, в большинстве своём, искренни и доверчивы, как дети, кто бы и когда бы какой бы пурги о них не нёс.

– Хотите кофе? – он протягивает мне колпачок от термоса. – По вашим прекрасным русским глазам видно, что вы хотите кофе. Вы немного похожи на мою жену. У вас соразмерные черты лица и светлые глаза. Как у всех русских. Все породистые русские немного похожи друг на друга.

Я принимаю у него стаканчик кофе. Кто там говорил, что американцы жадные? Старичок поделился со мной раритетным для США – хорошо сваренным – кофе! Поделился просто так.

– В России, в Одессе, умели варить кофе. Моя тёща варила отменный кофе. И говорила на, – он начинает загибать пальцы, – русском, английском, французском, немецком… На четырёх языках. Очень умная и образованная была женщина. Говорила на четырёх языках и варила отменный кофе. И красиво ела. И играла на пианино. Я у неё научился. Варить отменный кофе, красиво есть и играть на пианино. Она мне говорила, что в любом возрасте можно научиться достоинству. Она считала, что умение варить кофе, необходимость красиво есть и возможность играть на пианино – неотъемлемые части достоинства. Она меня научила. Моя тёща умерла шестьдесят лет назад. Жена умерла двадцать лет назад. Мою жену привезли из Одессы в двухлетнем возрасте. В девятнадцатом году её родители сели на пароход до Константинополя. И не стали задерживаться в Европе. Очень умные и образованные были люди. Все русские – очень умные и образованные люди.

Я стою, как дура, с российским паспортом в руках и колпачком кофе, преподнесённого мне американским старичком. Мне становится стыдно за тех русских, которые считают американцев неискренними и глупыми. И за себя тоже, потому что «русский» – это не прилагательное. И не местоимение. «Русский» – существительное. И местоимение «я» – в данном контексте существенная часть этого мощного существительного. И я задаю дурацкий вопрос. Потому что когда мне стыдно, я всегда задаю дурацкие вопросы.

– Сколько вам лет?

– Ещё не столько, сколько голове этой лошади! – Смеётся он, ласково глядя на резной камень размером с монетку в двадцать пять центов. – Мне всего лишь девяносто четыре, – говорит ухоженный элегантный старик с Русского Холма.

– А вы?..

– Я коренной американец. Мои прародители высадились на Востоке пару столетий тому. В Ирландии было голодно, знаете ли. На Востоке им не сиделось. Очень неспокойные были люди. Моя покойная тёща говорила, что и я – неспокойный. Вектор непокоя можно выправить только достоинством. Тогда непокой становится позитивным. Всем нужно научаться достоинству. Но неспокойным – особенно. Мои неспокойные предки пошли на Запад и… Хотите ещё кофе?

– Нет, спасибо. Вы и так слишком любезны.