Одесский фокстрот

И я бы про них не вспомнила до очередного зимнего вечера у камина под добрую порцию хорошего спиртного, если бы, проходя этим моим одесским октябрём по улице Пушкинской к Приморскому бульвару, не заметила, что никакого «того дерева» уже и нет. Что-то изменилось в пространстве. В матрице дважды пробежала кошка. Я остановилась и сфокусировалась. Не было ни дерева, ни беседки. Ни того, реалистичного, якоря. На месте пресловутого «того дерева», которое мой друг, Валерий Павлович Смирнов, называл «пнём независимости», торчал гламурный, отполированный, ненастоящий, скульптурный якорь. Он был насквозь фальшивым, как я, сидящая в кожаных брюках и белой курточке на «том дереве», на фотографии не помню чьего авторства. Всё-таки на понимание очевидных вещей у женщин уходит больше времени, чем у мужчин. Даже если они из «государства двоих».

Я подошла к фальшивому якорю и оглянулась. Оглянулась в поисках того, кто мог бы меня запечатлеть у этого фальшивого якоря. Но был октябрь, накрапывал противный дождик, и ко мне подошёл лишь белый мокрый кот. Он потёрся о брючину моего дизайнерского костюмчика, прикупленного в калифорнийском бутике за вполне, по одесским меркам (и я уже не говорю о московских!), более чем терпимую цену. Я присела и погладила белого кота. Кот обтёк игрушечный якорь, воткнутый на месте «того дерева», и вьюном нырнул под мою ладонь.

– Если я попрошу тебя сфотографировать меня на фоне этого якоря, это же будет смешно, да? – спросила я у кота.

Он посмотрел на меня, подняв левую бровь, и хмыкнул.

– И что, скажи на милость, символизирует этот очередной нелепый одесский памятник? – попыталась уточнить я.

Кот брезгливо потрусил правой передней лапой и перетёк на другую сторону Ласточкина, к японскому ресторану.

Памятник неизвестному белому коту

В начале девяностых годов двадцатого столетия никому не нужная прежде дача Ковалевского с её перекошенными домиками, никого не интересовавший Алмазный переулок с его каловыми миазмами и прочие стоковые Поля Чудес в районе мемориальной Четыреста одиннадцатой батареи вдруг стали невообразимо востребованными – и, как следствие, земля тут скакнула в цене.

Урвавшие скоробогатые не слишком ещё понимали отличие большого сарая от особняка. А Петровна – понимала. Потому что по молодости частенько бывала за границей. Муж её работал во Внешторге. И был не то шпионом, не то контрабандистом и спекулянтом, не то вором. Не то всем перечисленным сразу. Многогранный и образованный был человек. Только уже очень старенький. Петровна была моложе его на двадцать шесть лет. И если ей в начале девяностых было пятьдесят, то ему уже… Тем не менее, Петровна относилась к своему почтенному супругу со всё таким же девическим трепетом, несмотря на то, что давно превратилась в прожжённую бабу-деловара. Благодаря его накоплениям – местами, прямо скажем, в золотом эквиваленте – она открыла сетевой бизнес. Благодаря его советам – не прогорела, а напротив – неприлично разбогатела. Обзавелась «Мерседесом», прикупила большой кусок земли, прилегающий к одесскому Мемориалу Второй мировой и Великой Отечественной. С видом на море. И обратно. И решила строить особняк. Как женщина, достаточную часть сознательной жизни проведшая в безобразном оскале капстран, она отлично понимала разницу между большим сараем и особняком. Потому архитектора выписала из Москвы. Она собиралась сделать всё правильно – с геодезией, проектом, дизайном интерьеров и всем прочим. И из лучших материалов, доступных за деньги при наличии не только понтов, но и мозгов.

Подробности постройки особняка с бассейном в начале девяностых в Одессе опустим. Опустим нервы, потраченные архитектором, прорабом, строителями и самой Петровной. Опустим сперва насмехавшихся над Петровной новорусских жён одесского розлива, позже крючившихся от зависти. Как известно, каждая новорусская жена – особенно одесского розлива – была сама себе дизайнер, а что в результате этого получилось – всё ещё можно лицезреть, прогуливаясь переулочками Большого Фонтана или окрестностями той же дачи Ковалевского.

Петровне практически все комплектующие доставлялись из-за границы, чаша джакузи лепилась в точном соответствии с геометрией спины бизнес-леди. Короче, через три года особняк и отдельно стоящий павильон бассейна были воздвигнуты. Территория была облагорожена авторским дизайном того самого московского архитектора, потому у нового одесского дворика, размером в полгектара, был несколько среднеполосный оттенок. Что, впрочем, лишь придавало ему дополнительное очарование. Сама Петровна была родом из Иркутска, так что намеренную «русскость» лишь приветствовала, особенно в виду свеженаступившей украинской независимости, которую никто из более-менее разумных людей не слишком одобрял.