Одесский телефон

Вот и снова замкнутый круг, из которого состоит наша замкнутая жизнь.

Когда свобода, когда можно ехать, а можно и остаться, проверяется просто. Любовью к стране.

Но и эту любовь, как и всякую любовь, проверять и испытывать не стоит.

Надо жить: 1) безопасно; 2) лечебно; 3) образованно; 4) тепло; 5) удобно; 6) с кем хочешь.

И что-то получится. Как в музыке, которая приходит к нам оттуда, где получилось все остальное.

И все-таки.

Просто жить одним ритмом – это джунгли. Это развлечение. Это свободное время. Но остальное – это придумывание музыки, слов, цифр, аппаратов, чтоб эту музыку транслировать.

Чтоб певцы пели под фонограмму, кто-то должен придумать усилитель и магнитофон. Нужны головы.

Сейчас у нас время ног.

Головы не нужны. Руки не нужны. Время ног.

Что предмет нашего советского творчества? Из того, чем можно было заинтересовать. Это тюрьма. Архипелаг ГУЛАГ.

Диссиденты – это и была наша продукция. Продавать и завоевывать мир можно и тем, что получается лучше всего.

Аркану-П

Второе приветствие Арканову

Ну что ж, дружба снова стала главной.

Она всегда становится главной, когда нет законов.

Из беззакония в беззаконие, и дружба – главной.

Аркадий Михайлович, мы снова, как двадцать, пятнадцать и десять лет назад, у вас в гостях. Мы снова вместе, Аркадий Михайлович.

Мы тут в связи с новой жизнью были уверены, что расстаемся навсегда.

Мол, с приходом демократии каждый идет своим путем.

Индивидуальное развитие идет на смену коллективной недоразвитости.

И вообще, мы собирались каждый открыть свое дело.

Мы надеялись, что со сборами на кухне покончено, мы перешли в гостиные и выковывали себя, готовя к борьбе за существование в новом лице, где человек человеку волк, а разносчик газет становится президентом.

Мы готовили себя к рыночным отношениям, где мы должны быть яростными конкурентами, то есть вы что-то шутите, я это ворую и шучу тут же рядом в еще большей аудитории. Вы берете тему. Я беру рядом. И пишу на эту же тему очень сильно и смешно. Вы, услышав это, заявляете, что как человека вы меня еще как-то уважаете, но писателем не считали никогда и несчастна та страна, где такие, как он (то есть я)… и страшно зло шутите, потом говорите: «А вот сейчас я вам почитаю на эту же тему свое, и вы поймете, как надо», – и страшно смешно читаете, разрывая сытые животы коммерческой публике, и она говорит: «Нет!» Она говорит: «Нет! Это и есть то, что нам нужно, мы будем ходить сюда, в Сивцев Вражек, 7, а не на Тверскую, 16, где злится этот маленький, лысый и толстый».

И тогда я вообще вынимаю последние бабки, устраиваю банкет с шутками, угощениями и полуголыми, легко угадывающимися в тюле и тумане, и держу речь в смокинге и пенсне.

– Я не буду с ним соревноваться в юморе, – с хохотом говорю я, – это вообще не его область. Он из скверных врачей стал жутким юмористом, и кто-то ему соврал, что публика смеется над его остротами. Но если бы он внезапно перестал шутить, смех бы только усилился… Ха-ха-ха, не могу. Я слышал, что на последнем вечере он после часа подготовки с трудом вышел на эту жалкую остротку. Мне ее рассказывали. Рассказывал человек, которого ничего не стоит рассмешить, который хохочет, глядя в лужу, и то он сказал:

– Да! – он сказал. – Да! Это не юмор.

Страшно смотреть на человека, пытающегося пошутить с трех-четырех попыток. А эта шутка… что-то типа «я рад, что вы заглянули ко мне на Сивцев Вражек, а те, кто не дошли, сидят на Тверской, 16».

Дать вам паузу для смеха?..

Так я хочу сказать: во-первых, пейте и ешьте. Сегодня бесплатно! А тому, кто собирается на Сивцев Вражек, 7, я тоже хочу сказать: «Чтоб ты не дошел».

Я тут поймал двоих, которые ходят туда и сюда и сравнивают. Мои ребята с ними поговорили.

Все, кто ходит к нему, может забыть дорогу сюда и как я выгляжу.

Я не ревную, но каждый должен выбрать, кто тебе шутит в ухо, в лицо или по печени.

Все!.. Я плохой! Но будет так, как я сказал!

Закусывай, чтоб я видел, как ты ешь.

Я всю жизнь шутил.

От меня ушла жена.

Я имел три очень больших и очень неудачных романа с посторонними женщинами. Они, бедняги, не понимали, когда я шучу и когда я серьезно, и я разрушил их жизнь!

Все! Я снял зал! Я заплатил за стол. Я шучу как хочу. И вы будете смеяться! Мои люди будут за этим следить. Они же будут завтра у него. Если кто-нибудь из вас там окажется!.. Засмеется!.. Захлопает!..

Мне пугать вас не надо.

Вы знаете, как трудно у нас гулять зимой…

Эти проклятые сосульки…

Конечно, это чистая вода, но только для того, в кого она не попала.

А ему передайте. Мы составили соглашение: я шучу в регионах, он смешит Центр. Пожалуйста – танцуй, пой, пародируй, это твое. Но не пересекай.

Что же я слышу: 20 ноября он проехался по Житомиру. Так легко, как будто мы с ним ни о чем не договаривались!

Пусть та мразь, которая его увидит, передаст: я ему отдал самое дорогое. Центр! Оторвал от души. Бери! Обшути! Обмой! Хоть съешь этот Центр вместе с парламентом, но на места?! На места не лезь! Они мои! Эти маленькие мэры, эти все гордумочки, эти властички, местечки – это мои конфетки. Я там профессионал.