Одиль

Все женщины, приходившие в кафе Марселя, были проститутками. Я никогда не задумывался над тем, что делает среди них Одиль. Мне понадобилось некоторое время, чтобы заметить, что ее другом был брат Оскара, человек с неровным характером, имя которого – Тессон – звучало, как разбитая бутылка. Луи Тессон бывал в Париже лишь время от времени, и его приезды всегда становились событиями. Это был высокий мужчина. О нем говорили с тайным, даже слегка опасливым восхищением и никогда не сплетничали на его счет. Значительность этого человека позволяла Одиль жить независимо и требовать к себе «уважения», но она оставалась среди этих людей по той же причине, что и я: упав, мы ни на шаг не сдвинулись от места нашего падения. Где нас свалила буря, там мы и остались и не могли сравнить себя даже с листьями, которые носит ветер.

– Я больше не смотрю вокруг себя, – говорила она мне, – не смотрю ни вверх, ни вниз. Никуда. Иду, куда ноги несут, – никуда. Это в вашем духе.

– Да, это похоже на меня. Действительно, это похоже на меня.

– Значит, мы – друзья?

– Мы – друзья, – сказал я. А потом:

– Ну вот, это уже что-то. А потом:

– Вы любите этого человека?

– Я его ненавидела.

И это тоже уже что-то, а потом мы сидели на террасе большого кафе, на солнце.

– Он не ревнив, Тессон? – Мы же с вами друзья.

– Возможно, он этого не понимает.

– Он не так ужасен.

– Нет? А другие говорят, что ужасен.

– С ними – может быть.

– Но не с вами?

– Он изменился, бедняга.

Я видел, как его голова склонялась к ней; он выглядел очень взволнованным, этот костлявый тип. Его руки с похрустывающими пальцами казались деревянными, а шерсть росла даже на фалангах. Он хвастался тем, что никогда не носил оружия; меня умиляла его грубость, а физиономия оставляла равнодушным. Одиль рассеянно молчала.

Спустя некоторое время мы встретили Сакселя. Это «мы» включало кроме нас троих Адель и Оскара, которые были просто набиты деньгами, по ходовому выражению этого года, – они заплатили за нас в кино, а потом и в кафе. Проходя мимо, Саксель увидел меня. Я помахал ему рукой.

– Что это за тип? – спросил Оскар.

– Мой друг.

– Позови его, пусть выпьет стаканчик с нами, – сказал Оскар.

– Он неплохо прифасонился, – сказал Тессон, имея в виду под этим, что он хорошо одет.

Я встал и побежал за Сакселем.

– Не присядете ли к нам?

– Я не против, как раз прогуливаюсь. С кем это вы?

– Это мои друзья. Тот, что справа, продает информацию на скачках, а тот, что слева, – его брат, чем он занимается, точно не знаю. Во всяком случае, я бы не хотел слишком много говорить об этом. Идете?

Заинтригованный Саксель пошел за мной.

– Представляю вам друга, – сказал я остальным. Он пожал руки и сел.

– Славный вечер, – сказал Оскар.

И мы молчали несколько минут, ничего не добавляя: действительно, вечер был славный – распустившиеся почки в электрическом свете.

Саксель, выдающий себя за сотрудника из «Ля Вен», был в восторге от знакомства с вольными аферистами и сутенерами настолько, что и он в свою очередь съездил с Оскаром на ипподром и принципиально начал играть в карты. Он был полон воодушевления, а, с другой стороны, я втрое вырос в его глазах, как из-за того, что водил такие странные знакомства, так и потому, что никогда не рассказывал ему о них. Об этом узнали и на площади Республики, и в Бют-Шомон. Англарес изрек несколько одобрительных слов в адрес люмпен-пролетариата, а Вашоль втайне принялся учиться играть в белот. Таким образом, убожество и нищета стали для меня источником хороших оценок. Теперь моему падению рукоплескали, считая, что такова моя манера развлекаться.

По общей просьбе я написал для «Журнала инфрапсихических исследований» маленькую статью об объективности, присущей математике, статью, в которой, впрочем, я подчинил свою основную мысль вкусам главы секты, который издавал этот роскошный журнал благодаря субсидиям одной знатной дамы, как будто последняя роль последних дам из последних аристократок – снабжать последними деньгами последние журналы. После этой статьи, принятой очень благосклонно, со мной захотели познакомиться. Так я был приглашен на ужин к графине де… родившейся без этого «де». Я боялся идти туда один и предварительно встретился с Сакселем, который тоже был приглашен. Он заехал за мной на такси, и мы остановились по пути, чтобы выпить стаканчик укрепляющего.

– Незачем мне туда ехать, – сказал я.

– Вы испугались?

– Нет, абсолютно. Но мне будет скучно.

– Увидите, это очаровательная женщина. Англарес влюблен в нее; она знает всех медиумов Парижа. Не думаю, что она влюблена в него. По правде говоря, это она его прибрала к рукам, дрянь такая. Как-то раз пригласила его, потому что заинтересовалась одной написанной им статьей, как она объяснила. Он был сражен. С тех пор бегает за ней. А ей, естественно, это лестно.

– Решительно, у меня нет никакого желания идти туда.

– Пойдемте. Правда, у нее очень плохо кормят. Пока неясно – то ли по причине скупости, то ли по причине аскетизма.