Одиль

Одним из этих двоих был не кто иной, как Владислав, художник, которого Саксель часто мне показывал на Монпарнасе и гением которого восхищались на площади Республики, но издалека, так как до сих пор он решительно отвергал все авансы Англареса. Что касается второго, я прямо-таки задохнулся, когда услышал его имя: Эдуард Сальтон. С открытым ртом смотрел я на этого знаменитого мерзавца, этого доносчика, этого педераста, этого недостойного человека. Они с Англаресом дружелюбно беседовали, вернее, обменивались любезностями время от времени, а в основном слушали художника Владислава. Тот рассказывал, как он занимался некрофилией в Бретани в грозу и как он смог нарисовать только голые ноги, прижимая к носу смоченный в абсенте платок, и как в деревне после летних дождей он ложился в теплую грязь, чтобы соединиться с матерью-природой, и как он ел сырое мясо, выдержанное по способу гуннов, что придало ему ни с чем не сравнимый вкус. Слушая его, никто не мог усомниться в том, что он гениальный художник. Вновь подошедший Шеневи прервал этот опус. Он принес нам важные новости: благодаря своей дипломатической ловкости мы можем с уверенностью констатировать, что на нашу сторону перешла группа диссидентствующих социобуддистов, состоящая из трех человек, но очень достойных. Все зааплодировали, я тоже, хотя и не знал, о чем идет речь. После этого Шеневи, Вашоль, Сальтон и Владислав отправились обедать с тремя вышеупомянутыми социобуддистами, чтобы заключить конкретный союзный договор, действительный на текущий год. Я остался один с мэтром, я хотел сказать с Англаресом, который спросил меня, улыбаясь:

– Вы, должно быть, очень удивились, увидев Эдуарда Сальтона среди нас?

– Да, действительно, – признался я.

– Вы уж извините меня, я вас пока не ввел в курс дела, но вы же понимаете: чтобы довести некоторые планы до конца, нужна определенная скрытность.

– Разумеется.

– Некоторые начинания нельзя вершить всем коллективом. Мне должны доверять.

– Конечно.

– У вас есть время? Я объясню вам, как обстоят дела.

– С удовольствием.

– Так вот. Я намереваюсь воссоединить все расколотые секты и раздробленные группы, естественно, те, которые более-менее близки нам, вот почему вы видели здесь Сальтона. Я обратился к нему не без некоторого отвращения, хотя нельзя отрицать того, что его идеи кое-где созвучны нашим. Может быть, я был излишне суров по отношению к нему. В любом случае он привел к нам Владислава, а Владислав – это серьезная поддержка: вы знаете, как он знаменит. Мы сделаем его почетным президентом, и вокруг его имени можно будет создать определенный союз. Союз, который было бы невозможно создать вокруг моего имени, – прибавил он, улыбаясь.

Он продолжал:

– Заметьте, если даже такое воссоединение окажется неэффективным, у нас все-таки будет возможность распространить свои идеи и, может быть, привлечь на свою сторону оригинальных людей, которые пока о нас не знают. Вы согласны?

– Безусловно, – сказал я, – безусловно.

– Если вас это интересует, я покажу вам список групп, которые мы созовем.

Он протянул мне отпечатанный лист, на котором перечислялись:

полисистематизаторы

материалисты-феноменалисты

телепаты-диалектики

ортодоксальные сторонники пятилеток

разнообразные антропософы

плюровалентные дисгармонисты

югославы-антиконцептуалы

медиумнисты-паралирики

сторонники ультракрасных, фанатики на перепутье

спириты-инкубофилы

чисто асимметричные революционеры

непримиримые полипсихисты

террористы-антифашисты крайне левой промуссолинистской ориентации

фруктарианцы-антишпики

несогласованные метапсихисты

рассеянные парахимики

движение за применение барбитуратов

комитет по пропаганде заочного психоанализа

группа Эдуарда Сальтона

диссидентствующие социобуддисты (уже упоминавшиеся)

неработающие феноменологи, сторонники небытия

ассоциация революционеров-антиинтеллектуалов

единые бунтующие ничегонеделатели

посвященные антимасоны-синдикалисты

и тридцать одна бельгийская группа.

– Можете оставить этот документ у себя, – сказал Англарес, – есть ли у вас возражения против какой-либо из этих групп?

– Никаких.

– Очень хорошо. А теперь я отправляюсь обедать. Он потер руки, заприметил такси и устремился за ним. Он был в прекрасном настроении.