Одиль

Теперь я поселился в гостинице предместья Сен-Мартен. Оказавшись таким образом поблизости от площади Республики, я прилежно посещал собрания, проводившиеся за стаканом аперитива, и несколько раз в неделю бывал у Англареса. Распорядок этих вечеров почти не менялся. Споры велись за изысканной трапезой, так как Англарес любил хорошо поесть. Он утверждал, что дичь, блюда под соусом, острые сыры и крепкие вина способствуют развитию психоаналитических способностей, и не останавливался ни перед чем, чтобы вызвать в себе проявление этих самых способностей. После ужина начинались «опыты», так как в них бесстыдно ссылались на экспериментальную науку и взывали к прославленным именам Клода Бернара, Шарко и доктора Анкосса, или Энкауссе, который больше известен под этой латинской фамилией. За отправную точку эти «опыты» брали или игры, в которых воображение Англареса (редко – какого-нибудь ученика) изменяло правила, чтобы приблизить их к «психоанализу», или гадания, которые подвергались такой же переделке, – Англарес переиначивал их, следуя голосу своего бессознательного. Цель этих опытов, которые все время варьировались – у Англареса был неровный характер, – состояла не в том, чтобы предсказать будущее, а скорее в том, чтобы выявить связь идей и явлений, которые обычно считали странными, чудными, неоднородными, или совпадения, которые казались всем сногсшибательными или сверхъестественными. В любом случае они доказывали бесспорность особой миссии Англареса, и это были объективные доказательства, а субъективными занималось его окружение. Эти опыты также позволяли распределить по друзьям порции причитающейся им гениальности в зависимости от теплоты чувств, которые питал к ним Англарес, или его желания привязать этих людей к себе. Один перебежчик из группы Сальтона стал нашим верным сторонником после того, как ему внушили, что всем течением его жизни управляет печать избранности, но потом Англарес смеялся над этим, нисколько не смущаясь: в неофициальной обстановке он часто держал себя с ним, как пророк с пророком. Напротив, любого человека, которого он считал посредственностью или физиономия которого ему не нравилась, он энергично лишал чести совпадений. Вот так мы играли, вплоть до чтения предсказаний на прошедший день, в чем и заключался сеанс, как я уже говорил. Подробный рассказ об этих упражнениях составлял потом экспериментальную часть «Журнала инфрапсихических исследований», и его страницы заполнялись, таким образом, без усилий. Но вступление в коммунистическую партию разрушило весь этот прекрасный распорядок. Медиумы были заброшены ради митингов, а толкование сновидений – ради китайского вопроса. Неукротимый пыл сжигал новоявленных активистов. Соприкоснувшись со средой настоящих рабочих, Вашоль едва не погиб от энтузиазма. Верный себе Шеневи рассчитывал тайно овладеть браздами правления и надеялся увидеть первую страницу «Юманите», посвященную инфрапсихическому брожению масс и непредвиденным проявлениям пролетарского бессознательного. Саксель, напротив, склонялся к самой строгой ортодоксии и даже – неслыханное дело – убеждал свою любовницу в том, что она не вызывала дух Ленина, на том основании, что мертвые не «возвращаются» и что «суеверия – это опиум для народа», как он фигурально выражался. Таким образом, Элиза перестала затемнять классовое сознание завсегдатаев улицы Насьональ, и теперь можно было видеть, как эта красивая девушка заходит выпить амер-пикон за столиком Англареса, который всегда при ее появлении склонялся в глубоком поклоне. Что касается группы Муйарда, она прекратила свое существование и больше о ней ничего не слышали. Некоторые, однако, отказались вступать в коммунистическую партию по разным мотивам; но их положение осложнялось. Венсан, не скрывавший своей антипатии к Москве, был атакован правоверными, которые прожужжали ему все уши об Ульянове. Он упорствовал. Что касается меня, хоть я и пел на митингах «Интернационал» и бурно аплодировал "Броненосцу «Потемкину» – фильму, пришедшему к нам оттуда, я не торопился обращаться. Впрочем, меня оставили в покое; события, в которых я был недавно замешан, обеспечивали мне некоторое снисхождение, по крайней мере временное.