Один

Мы не стали разбредаться, как это обычно происходит в фильмах ужасов. У каждого из нас были свои дела, но держались мы вместе. Отыскали и нитки с иголками, и несколько пакетиков просроченных семян, и капсюли в щелях. Набрали еще кое-какой мелочовки, на которую раньше внимания не обращали или которую просто не нашли. Потом прогулялись по дороге на околицу и долго стояли на пригорке, глядя в чистую безмятежную даль.

– Плотность населения европейской части России, – изрек вдруг Димка голосом школяра-отличника, – двадцать с чем-то человек на квадратный километр.

– И что? – спросила Оля.

– А то, – ответил за Димку я, – что если обращенные выберутся из городов и равномерно рассредоточатся по территории, то на каждом квадратном километре их будет двадцать с чем-то рож.

– Рыл, – поправил меня Димка.

– Это много, – сказал я.

– Да, – согласился Димка, обозревая горизонт в свой монокуляр. – И сейчас мы с помощью приличной оптики могли бы видеть довольно много обращенных. Может быть, сотню, а то и полторы сотни рож.

– Рыл, – поправил я его.

– Ну да… Но мы их не видим. Ни сотни, ни десятка… – Он вдруг осекся и подался вперед. – Разве только…

Я обмер.

– Разве только… – Димка почти беззвучно шевелил губами и считал: – Один… Два… Три…

– Зомби? – сипло спросил я. – Далеко?

– Пять… – сказал Димка. – Восемь…

Я схватил его за руку, чтобы отнять монокуляр.

– Двенадцать, – сказал Димка и вырвался. – Двенадцать ворон сидят на дороге.

– Что? – Я подумал, что ослышался. – Кого – двенадцать?

– Ворон, – сказал Димка. – А может, грачей. А может, не двенадцать.

– Дурак! – завопила Оля.

Димка захохотал. Я все же отобрал у него монокуляр. Действительно, несколько больших темных птиц сидели на дороге примерно в полукилометре от нас.

– Беги заводи машину, – сказал я Димке.

Он не понял. Должно быть, подумал, что я тоже хочу его разыграть.

– У тебя что, все мозги вымерзли? – Я толкнул Димку в плечо. Он удивился.

– Заводи машину, – повторил я. – И гони ее сюда. Надо проверить, что за падаль привлекла этих птиц.

* * *

Вороны не улетели. То ли они отяжелели настолько, что не могли подняться на крыло, то ли просто не считали нас опасными. Тем не менее, поживу свою они оставили и отступили к обочине, хрипло на нас каркая.

– Ну, – сказал я, – и у кого какие мысли?

Димка забросил «калашников» за плечо, плюнул в ворон и ответил:

– Это не человек.

– Совершенно верно, Капитан Очевидность, – не удержался я от колкости. – Еще какие-нибудь гениальные умозаключения будут, мистер Холмс?

Димка пожевал губу, потыкал подобранным прутиком исклеванное тело и выдал:

– Оно дохлое.

Мне показалось, что вороны рассмеялись.

– Это не зомби, – сказал я, – не драугр, не огр и не мангус.

Мертвое чудовище отличалось от всех обращенных, которых мы встречали раньше. И первое, что бросалось в глаза, это были несоразмерно длинные задние конечности, похожие на лапы насекомого.

– Гуль какой-то, – сказал Димка. – Сдох, наверное, зимой. Только сейчас оттаял.

– Пусть будет гуль, – сказал я. – Но насчет зимы у меня уверенности нет.

Димка пожал плечами:

– Следов не видать. А дожди были две недели назад. Значит, появился он тут не раньше. Но я думаю, что много позже. Зимой. Застрял в снегу и сдох. По весне вытаял, разморозился, тут и вороны с мышами подоспели.

– Не так уж и сильно они его погрызли и поклевали, – заметил я.

– А чего тут грызть? Он же, как мумия… Точно сказал – гуль!

Димка взял у меня топор, двумя сильными ударами отсек чудищу голову и пинком отправил ее к воронам.

– Уходим, – сказал он и, взяв Олю под локоть, повел ее к машине. Но я не спешил. Присев на корточки, я внимательно осмотрел найденное тело. «Нутряное чутье», которое целую зиму ничем себя не проявляло, подсказывало мне, что от этих тварей, незнакомых нам прежде, следует ждать крупных неприятностей.

– Значит, гуль, – пробормотал я. – Вот и познакомились.

* * *

Перед тем как покинуть Николкино и отправиться в обратный путь, мы пришли на могилы – это уже стало нашей традицией. Крохотное кладбище было устроено на краю бывшего картофельного поля, под кустами сирени рядом с плотной стеной колючего терновника – Марья Степановна сама указала нам место, где она хотела бы лежать.

Все четыре могилы провалились, а некрашеные, сколоченные наспех кресты заметно покосились, но сейчас нам некогда было что-то поправлять. Мы окропили землю водкой из фляжки, постояли минуту в тишине, глядя себе под ноги. Не знаю, о чем думали мои спутники, а я вспоминал нашу первую встречу с Марьей Степановной.

Думаю, не рассказать об этой женщине было бы неправильно, ведь мы очень многим ей обязаны.

Если бы не ее помощь, мы, возможно, не пережили бы нашу первую зиму.

* * *