Один

Педагогика по Корчаку — это отношение к ребенку как к взрослому, с максимальным доверием. В школе должен быть суд, в школе должна быть своя экономика, в школе должна быть газета. И в школе должна быть возможность переизбрать начальника. И Корчаку пришлось уйти из коммуны, потом он туда вернулся в другом качестве. Это понимание того, что ты обреченный король этой страны, когда тебя рано или поздно сместят, или ты должен передать престол, или ты должен реформировать трон, что невозможно.

У Макаренко тоже были непростые отношения с воспитанниками, это его после смерти канонизировали, а при жизни он много раз подумывал об уходе из Куряжа. Там вообще некоторая идиллия во «Флагах на башнях». Да, там уже эта книга, выдержанная в жанре бесконфликтной литературы. Но у Макаренко были очень жесткие внутренние конфликты.

«Андрей Смирнов из фильма Дуни Смирновой похож на Бунина в реале?»

Внешне очень, внутренне — трудно сказать. Но, наверное, есть определенное сходство между Смирновым и Буниным в том плане, что они такие жестокие художники, одержимые некоммуникабельностью. Проблемы одиночества, то, что у Смирнова так в «Осени» остро, проблемы чрезвычайно трудного, мучительного взаимного притирания людей, такой изначальной некоммуникабельности мира всего. Смирнов — да, он такой жестокий художник, он на Бунина похож, особенно в сценариях своих. Сейчас у него вышла книга сценариев, по-моему, очень хорошая. И вот его пьеса «Родненькие мои», которую он считает своим высшим художественным свершением, или сценарий «Одной бабы», никакой идеализации народа, некоторые мотивы деревни там. Да, он на Бунина, наверное, похож.

Не похож он только в одном: Бунин был человек такой желчный и жестокий, а Смирнов — человек добрый. Вот как-то эта доброта, невзирая на всю его колючесть, очень в нем видна.

«Как вы относитесь к записи всей человеческой жизни на видео? Всегда можно будет вернуться к прошлому и вспомнить, после смерти человека такое видео можно было бы сделать достоянием общественности. В «Черном зеркале» было несколько эпизодов, посвященных такой технологии».

«Черное зеркало» я не смотрю, но от такого боже упаси. Я наоборот, все время думаю, как бы мне забыть какие-то вещи, а тут вы предлагаете все запомнить.

«На учениях «Запад-2017» России противостояли вымышленные страны. Запомнил название одной из них, продукт генштабовского креатива — Вейшнория. Следом Трамп в Африке выдумал страну Мамбию или что-то типа этого. Готовая канва сюжета, простор для писательской фантазии: посол Вейшнории в Мамбии заявил…»

Ну, Дима, напишите, был бы только рад. Проблема в том, что все это уже было. Прочтите повесть Житинского «Подданный Бризании», и мне кажется, что все это уже сделано. Вообще Житинский очень много успел сделать из того, что нам сейчас только начинает еще приходить в голову.

«Как вы относитесь к постмодернизму?»

Знаете, я много раз говорил, что по моим ощущениям, постмодернизм — это всего лишь освоение высоких тем и высоких приемов трэшевой культуры, культуры массовой. Постмодернизм — это «Титаник», а осваиваемый материал — это «И корабль плывет…» Феллини. Сначала модерн моделирует, потом постмодерн осваивает. Ну, грубо говоря, сначала Джойс пишет «Улисса», а потом Стивен Кинг с помощью этих же технологий внутреннего монолога пишет очень хорошую, но все-таки массовую прозу типа «Мертвой зоны».

«Смотрели ли вы «За пропастью во ржи»?»

К сожалению, нет.

«Каким образом Сэлинджер стал величайшим писателем Америки?»

Да очень просто — заговорил о том, о чем молчали.

«Любовь принято мистифицировать как позитивный, светлый и обязательный элемент творчества — дескать, любовь движет миром. Но часто у этих движимых авторов любовь является разрушающим злом: «Пан» Гамсуна, «Анна Каренина». Каких известных авторов именно роковая любовь лишила не только жизни, как Пушкина, а и творчества — влюбился и закончился?»