Один

Но с другой стороны, Толстой начал писать такую прозу, в которой действительно чувственности и изобразительности пышной нет места, в которой скелет торчит вместо всей этой цветущей плоти. Это эволюция прежде всего художественной манеры. И музыка представляется ему каким-то аналогом чувственности, аналогом страсти. Это тем более странно, что «Крейцерова соната» (вот послушайте ее как-нибудь на досуге), она совершенно не про это, она не про страсть, она про что угодно — про отчаяние бурное, про разлуку, про слезы. Все что хотите там есть. Или буря молодости какой-то, отрочества. Но чувственности там нет. Это уже действительно, как в анекдоте: «А я всегда о нем думаю». Есть ощущение, что Толстой увидел там то, что больше всего его мучило и бесило в последние годы.

Насчет Набокова — я не знаю, любил он музыку или нет. Во всяком случае, автором рассказа «Музыка» он остается, а в этом рассказе тоже музыка пробудила воспоминания об утраченной любви и чувственность прежде всего. Но возможно, что Набоков не стал великим поэтом по другой причине. У него есть несколько гениальных стихотворений, но великим поэтом он не стал именно потому, что стихи его слишком иллюстративные, слишком рациональные, в них действительно мало порыва. Какие-то, может быть, отзвуки гения есть в стихотворении «Слава» или «Зимы ли поздние скрыли», или в замечательном англоязычном стихотворении «Лекция о русских поэтах», «Вечер русской поэзии». Но я боюсь, ему не хватало безумия. Все безумие ушло в прозу. И ведь на самом деле проза его — это и есть высшее проявление поэзии. Он просто вышел на следующий этап — в тот прозопоэтический синтез, которым написано «Приглашение на казнь».

Вернемся через три минуты.

_{НОВОСТИ}

Продолжаем разговор. Напоминаю: dmibykov@yandex.ru.

«Что вы думаете о новом Фандорине?»

Роман Акунина «Не прощаюсь» мне кажется (вы не удивляйтесь) шедевром — шедевром не в детективном жанре и не в романном жанре. Мне кажется, что это очень своевременно и качественно рассказано. Он полемизирует в этом романе с главной установкой, сегодня восторжествовавшей, — такой, если угодно, ресентиментальный вариант «все действительное разумно»: «Если Россия никогда не была другой, то другой она и не может, и не должна быть». Там один из героев в финале высказывает мысль, так сказать, мне слишком знакомую: «Вы выдумали Россию Пушкина и Толстого. А Россия — это на самом деле вот та самая ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек». Ну и регулярно повторяемая мысль о том, что Россия — это страна Пугачева, прежде всего, а не Дягилева и не Чехова.

Понимаете, ну это много раз уже было, и это ужасно скучно слушать. И там правильно совершенно говорит на это Фандорин: «Главное — избегайте грязи. Меньше грязи». А там большинство героев, включая довольно симпатичного мне Волю, плюхаются в грязь с упоением. Там очень интересная картина Новороссии (ну, метафорическая, конечно), очень интересная махновщина, очень интересные анархисты, там зеленые, красные. Все замечательно. И такой цветной действительно атлас России восемнадцатого двадцатого годов.

Другое дело, что, в отличие от раннего Акунина, это уже совсем пародийное сочинение, которое все состоит из отсылок к чужой литературе. Раньше Акунин решал, на мой взгляд, какие-то жанровые задачи. Сегодня это совершенно отброшено. Сегодня это примерно такой же путеводитель по прозе Бабеля или Пильняка и Всеволода Иванова, как, скажем, раньше некоторые ранние вещи, типа «Азазели», и особенно, конечно, «Алмазная колесница», были путеводителями по прозе начала века.

Но другое дело, что раньше Акунин действительно писал детектив, его интересовала детективная интрига. Сегодня его интересует совершенно другое. Собственно, как и в «Статском советнике», он ставит себе… ставит перед собой глобальные интеллектуальные вопросы: действительно ли Россия может другой, и что нужно, чтобы она была другой? Читается это, конечно, с неотрывным интересом. Это очень залихватская пародия.