Один человек

— Чо ты стоишь-то, Лёнь? Ну чо?! Иди давай!

— Ленка-а-а… — продолжал рыдать мальчик, — у меня попа чешется-а-а… Я не могу-у-у… а-а-а… и-и-и…

— Ну чо ты не можешь-то? Иди, я тебе говорю, а то щас как дам!

— Я почесать не могу-у-у… — взвизгивал мальчик и заваливался на землю, чтобы подрыгать ногами, как и полагается капризным мальчикам в подобных случаях.

Помочь мальчику вызвался ещё один мужчина, шедший в двух метрах позади. Он устремился к ребёнку, чтобы почесать, но поскольку сам не очень твёрдо стоял на ногах, то упал рядом с Лёнькой, и из его полиэтиленового пакета выкатились три пивных бутылки. Одна из них была открыта, и из неё с шипением полилось на землю пиво. К пиву немедленно подбежала облезлая, похмельного вида собака и начала его лакать…

Чем там дело кончилось — не знаю, потому что уехал. Но хочу сказать, что эти чудеса с октябрём в декабре добром не кончатся. В это время года все жители Кольчугина и ему подобных провинциальных городков обычно лежат в спячке и не бродят, точно сомнамбулы, по улицам. Только по автоматическому телеграфу регулярно передаются отчёты областному начальству, сочинённые загодя, ещё в сентябре. А тут такая теплынь ударила. Я сам, собственноручно, видел цветущую примулу на клумбе. Об озимых, которые взошли, я вообще молчу.

* * *

Один человек решил примириться с жизнью. Сколько же можно в контрах с ней быть, думает. Годы уж не те. Надо и совесть иметь. Хотя, конечно, с совестью — это отдельный разговор. Сейчас его и затевать не будем. Сейчас про жизнь. И потолковать с ней по душам человек решил, не откладывая в долгий ящик. Вечером, после работы, взял в магазине триста грамм колбасы хорошей, сырокопчёной, сёмги слабосолёной, маслин покрупнее, бутылку… нет, две коньяку, лимон, трюфелей к чаю и домой примиряться пошёл. Заходит к себе в квартиру, сумки на пол в коридоре поставил, свет включил, смотрит — а примиряться-то и не с кем. Нет никого. Ушла, значит, жизнь. Человеку, натурально, плохо с сердцем. Хорошо, успел соседу в стенку стукнуть. Тот прибежал, скорую вызвал. Откачали. Отлегло. Стали с соседом выпивать и закусывать. Ну, слово за слово — и буквально после третьей выяснилось, что жизнь к соседу уходила. Насовсем. А у того и своя-то есть ещё, можно сказать, законная. Вполне исправная. Никуда не делась. Стало быть, сосед втроём собирался…

Когда на следующее утро после драки, битья посуды, спускания со всех лестниц человек захотел очнуться, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, заклеить пластырем рассечённую бровь, выплюнуть зуб и вчерашние слова, прилипшие к языку, выпить что-нибудь жизнеутверждающее… — оказалось, что не жилец он вовсе.

А от соседа тоже жизнь ушла. Она даже и вдвоём ушла — как раз с жизнью того человека. Живут теперь с парой неутепленных котят. Подаянием живут. Да вон они — с детьми во дворе играются. Носятся как угорелые друг за дружкой.

* * *

По совершенно мне самому непонятной причине не люблю двоеточия и кавычки. Как говорил один из героев фильма «Мимино» — такую неприязнь к потерпевшим испытываю, что даже кушать их не могу а писать и подавно. Я даже у мамы спрашивал — может, в роду кто был с таким же диагнозом? Может, дед кавычек на дух не переносил? Да нет, говорит, переносил. Вот бабку иногда… Из-за этой самой несовместимости с кавычками и двоеточиями терпеть не могу прямую речь. Как только не выкручиваюсь. Или вовсе плюну и пишу, как бог на душу положит. И ведь знаю, как надо… а не могу себя заставить. Так, кстати, в семейной жизни бывает. И точно знаешь — как это двоеточие в кавычках ей подать и во что завернуть и где потом погладить, чтобы она довольна осталась. Так нет же! Упрёшься как баран — и ни с места. Даже и наоборот — сорвёшься, точно мальчишка, и понаставишь таких запятых у соседки в самых неподходящих для этого местах, таких восклицательных знаков начертишь, что выйдет прямая, как швабра, речь. Или круглая, как сковородка. Я поэтому люблю речь косвенную, как тот поручик. Пнёшь болонку, заметишь, что к дождю они низко летают — и такое многоточие может получиться… А ещё не люблю глагол «лакомиться». То есть икру чёрную, коньяк, осетрину и бабублики с маком есть люблю, а так — нет. Ну, да бог с ними, со знаками препинания. Вон бабье лето какое — просто зефир и мармелад, а не лето. В такую погоду надо слова говорить округлые и нежные. И не говорить даже, а выдыхать. Золотистые слова. Чтобы она раскусила его, а в нём буквы сочные, алые, как у Готорна. Так и тают на языке. Вот только вкус уже не такой сладкий, как раньше, а чуть терпкий. Потому что такое у них запоздалое лето. Как цветы… Гляди-ка — она вся соком твоих слов перепачкалась. Да не оттирай ты её платком, бестолковый. Слижи.

* * *