Один день

— А где их столько взять, лебедок, когда работа идет по всему городу сразу! — сказала пожилая женщина.

Ребята заспорили. Одни говорили, что красивей их города на свете нет, другие, что Москва и Ленинград, пожалуй, будут красивей. Да вот еще — Киев.

— А наша улица все равно самая красивая, — сказала Антошка.

Потом стали спорить о домах и о цветочных клумбах во дворах.

Но тут толстяк закричал:

— Газу-уй!..

Мотор загудел, и машина медленно пошла вперед. Перекинутый через мачту трос отделился от земли, на которой он лежал, как огромная змея, и образовал в воздухе тупой угол. Столб шевельнулся и медленно стал подниматься. Машина остановилась. Остановился и столб и так, в наклонном положении, застыл в воздухе. «Ррру-ррру-ррру!» — рычал мотор, но машина больше не двигалась и только мелко дрожала, будто ее трясла лихорадка. К ней подбежали двое рабочих и уперлись в борт плечами. Машина чуть продвинулась вперед, немножко поднялся выше столб, и тут же все опять остановилось.

— Газуй, газуй, газуй!.. — выходя из себя, кричал толстяк.

Мотор ревел все сильней, машина окутывалась дымом, но двигаться не двигалась. Столб постоял, постоял в воздухе и начал медленно валиться назад, потащив за собой и машину.

Но тут все, кто шел по тротуару, бросились через мостовую, уперлись в машину плечами, руками, головой, охнули, ахнули — и потащили ее вперед. И столб, который готов был опять улечься на землю, дрогнул и поплыл вверх. Он плыл до тех пор, пока не показал верхним концом в середину неба.

Ребята закричали «ура», водитель выключил мотор, и все полезли через борт на землю.

— Тоже мне, прораб! — укоризненно сказал толстяку офицер, помогавший тащить машину. — Надо все рассчитывать заранее и точно.

— Ничего, товарищ капитан, — с ухмылкой ответил толстяк. — Главное — поставили!..

— Ну, Антошка, — сказал Борис, — если мы с тобой на каждой улице будем фонарные столбы ставить, так к папе и до вечера не доберемся. Пошли скорей!

Около аптеки Борис с Антошкой сели в автобус и покатили к заводу. Собственно, села только Антошка, а Борис стоял около нее и держался за спинку кресла. В проходной ребятам сказали, что на территорию завода вход детям воспрещен. Борис стоял у ворот и думал, как же быть. Вдруг видит — подъезжает машина с ярко-желтым блестящим фургоном. На фургоне нарисован пионер: он ест мороженое. Да ведь это фургон тети Маруси, соседки! Это она разъезжает в нем по всем заводам и развозит мороженое! А вот и она сама: сидит в кабинке рядом с водителем и машет вахтеру какой-то, книжечкой, наверное пропуском.

— Тетя Маруся! — обрадовалась ей Антошка. — Тетя Мару-уся.

— Вы зачем здесь? — удивилась мороженщица.

Борис подбежал к фургону и рассказал, в какую он с Антошкой попал беду.

— Устро-им! — сказала тетя Маруся. — К родному отцу — да не пустить!

Она взяла телеграмму и решительно направилась в проходную и так громко там с кем-то говорила, что даже на улице было слышно.

— Ну, договорились, — сказала она выходя. — Беру вас под свою ответственность. Только уговор: без моего разрешения от меня ни шагу.

Потом растворила дверцы фургона и скомандовала:

— Лезьте!

В одно мгновение Борис оказался среди деревянных кадушек, из которых выглядывали жестяные цилиндры с мороженым.

Тетя Маруся подсадила Антошку и закрыла дверцы. Ребята очутились в темноте среди холодных бочек. Рявкнул гудок, ребят качнуло, и они поехали.

— Бо-оря, — жалобно протянула Антошка, — где ты?

— Здесь, здесь, — поспешил успокоить ее Борис. — Не бойся.

— Да-а, «не бойся», когда тут темно-о! И хо-лод-но-о!..

— Антошка, если ты заплачешь, все мороженое растает, — пустился Борис на хитрость. — Будет тогда нам от тети Маруси.

— А почему оно растает? — недоверчиво спросила Антошка.

— Ну, знаешь, слезы-то ведь горячие. Будут капать на мороженое, оно и растает.

Антошка умолкла, наверно задумалась: растает или не растает, плакать или подождать? А тем временем машина остановилась, дверцы распахнулись, и в фургон ворвался яркий солнечный свет.

— Не замерзли? — спросила тетя Маруся, улыбаясь во все свое круглое лицо.

— Не-ет! — задорно ответила Антошка. — Я даже не плакала!

— Вот и умница. Вылезайте — приехали.

Машина стояла перед светло-голубым, каким-то воздушным павильоном, через распахнутые окна которого видны были белые столики и плетеные стулья — точь-в-точь, как и в городе на главной улице.

— Ты садись пока на стульчик, — сказала тетя Маруся Антошке. — Разгрузимся — я тебя мороженым угощу. А Борис тем временем снесет телеграмму отцу. Вон туда иди, Борис, за большой корпус. Спросишь, там покажут.

Борис шел, как по улице: справа и слева тянулись большие дома, вдоль домов шелестели клены и акации, там и сям зеленели скверы, а в одном из них даже стоял белый бюст Пушкина. Только не было тротуаров, и когда машины на всей скорости мчались по мостовой, Борис невольно прижимался к стене.

Все-таки где же здесь цех сварных барабанов? Борис уже хотел спросить садовника, поливавшего из шланга газон, как услышал позади себя знакомый голос:

— Ты как сюда попал?

Оглянулся — так и есть: Виктор. Борис объяснил.