Один день из жизни Юлиуса Эволы

Без остановки она переходит к веселой болтовне: – Не хотите ли немного перекусить, барон? Он думает о напоминании, что нужно быть трезвым, если начинаете творение с молодой девушкой.

Однако, может ли он отказаться, не показавшись при этом боязливым, да еще и невежливым? Она при этом уже достает чашечку, в которой плавает что-то вроде фруктов. Она делит это очень острым ножиком. – Теперь у нас есть кровавая земляника, – болтает она по–детски. Он поражен. Он понимает, что она намекает вместе с тем на ее менструацию. «Menstruum» – в герменевтике это синоним коррозивной воды. У всех народов Земли менструирующих женщин не допускали к сношениям. Также он всегда избегал их, вопреки всему разврату. Теперь она из сосуда выливает на плоды бесцветную жидкость. Поднимается резкий, пронизывающий запах. Смешивая все это, княгиня с захватывающей грацией спрашивает его: – Вы же любите фрукты в эфире? Он никогда еще не пробовал эфир. И не зря, ибо эфир затуманивает чувства, человек погружается в эротическое безумие и хочет только лишь умереть.

Однако, можно ли ответить прекрасной женщине: «Нет, фрукты в эфире мне не нравятся?» Едва ли. Потому он говорит с долей цинизма: – Да, княгиня, я без ума от этого – и доверяет своему более высокому «Я»…

Она нежными маленькими пальцами засовывает ему в рот кусок пагубного плода. – Таким вы мне нравитесь. Еще один! Он чувствует, как через его органы чувств яд проникает ему в мозг. Мягкий туман укутывает его. Одновременно он видит со стороны самого себя, стоящего рядом с собой, он может наблюдать за собой, контролировать себя. Так он позволяет своему телу чувствовать великолепное наслаждение, которое охватывает его, когда он погружает лицо в колышущиеся, душистые груди женщины, разрывает шелковую одежду как в бреду, и покрывает ее трепетную плоть поцелуями.

Расплывающимся взглядом он видит белое, извивающееся как змея, тело на тигровой шкуре. Там уже лежит не человек, не женщина, там вытягивается животное, прасущество, и из этого существа его внезапно охватывает бездна, перед которой он содрогается в страхе. Она прижала свой рот к его уху. – «И глупая бабочка порхает в твоей близости: Не крылья будут гореть, а душа» – Ты знаешь это стихотворение? – Оно мое, шепчет он ошеломленно, и: – Да, дай моей душе гореть. – Тогда возьми еще кусок. Она подает ему землянику. – Нельзя, – испуганно отвечает он, – тогда я полностью потеряюсь. Она смотрит на него удивленно. – Ты как раз и должен сделать это, Джулио, твои стены слишком толсты, так я не смогу добраться до тебя. – И это должно быть все же именно так? – Ты должен умереть, Джулио, – сказала она серьезно. – Из окна выпрыгнуть может каждый, но умереть – это кое-что иное. Ты прошел много битв, но еще никогда не хватался за кинжал для убийства своего «Я». Только если ты полностью исчезнешь во мне, ты сможешь по–новому родиться в силе и великолепии. Тебе не нужно ничего бояться, – продолжала она, – мы, женщины, сильны лишь ровно настолько, насколько слабы вы, мужчины. Мы всегда только то, что вы, мужчины, видите в нас: блудницу и святую, ангела и демона. На самом деле мы ничто, и все же, мы всё. Мы в вас. Со времен существования человечества мы прижимаем ваше лицо в пыль, ибо наша нога стоит на вашем затылке. Но это только потому, что вы сами хотите этого. – Итак, ты хочешь еще кусочек? – Ты черт, – вырывается из него. – Да, – говорит она просто. Отчаянно он рвет чашечку из ее рук и выливает все ее содержимое в себя. «Либо я есть, либо меня нет», думает он мрачно, «в первом случае я буду бороться, и буду побеждать». Испуганно она всматривается в него. – Что за мужчина, – шепчет она тихо и поворачивает к нему свое лицо. С раскаленной страстью он целует ее в рот – нет, это она целует его, так дико и так немилосердно, как будто бы она хотела убить его. Уже он чувствует, как ее сосущие губы ищут дорогу к его мужской силе. Истощающий обман охватывает его, страстное желание определенных животных, которые в их объединении с женским находят свой наивысший экстаз, находят смерть. – Постарайся остаться сухим, – слышит он ее шутливую угрозу из далекой дали. О, как хорошо она все знает.