Один день солнца (сборник)

— Тучи, — повторяю я спокойно, потому что тут доказывать нечего.

Наутро по дороге в сад мы видим луну совсем в другом месте — чистую, одинокую на утреннем небе.

— Папа, а луна вон уже где.

— Ну конечно, она движется вокруг земли, а земля вокруг солнца.

— А вчера ты говорил, что луна стоит на месте…

— Вон, смотри, «КрАЗ» стоит, — перебиваю я его, показывая на огромный самосвал, подъехавший к светофору.

— Какой «КрАЗ»?

— Да вон, с медведем.

Антон долго молчит, смотрит, потом, разглядев на капоте машины блестящую фигурку зверя, как-то странно — не то успокоенно, не то разочарованно — произносит:

— А я думал: с каким медведем…

Прогулка кончается, пора отправляться домой.

— Давай опять в птиц? — говорит Антон, предлагая игру.

— Давай, — соглашаюсь я.

Это старая наша игра. Очень простая: нужно по очереди называть птиц. И кто больше назовет, — тот и выиграл.

— Воробей, — называет Антон.

— Грач, — чуть подумав, отвечаю я.

— Ворона.

— Гусь.

— Воробьиха…

— Э-э-э, — говорю я, — так не пойдет. Это одно и то же.

— Гусь и воробьиха?

— Не гусь и воробьиха, а воробей и воробьиха. А воробья ты уже называл.

— Так это же она, самка. И цвет у нее другой, ты же сам говорил…

— Говорил, правильно. Но это одно и то же. Вот понимаешь, — птицы. Это значит — пернатые. А воробьи — это отдельный вид, и самка и самец. Как и гусь и гусыня, щегол и щеголиха… Да, так, наверно, — щеголиха…

— Или щеголица?

— Щеголиха…

— А человек?

— Что человек?

— Она — это человечиха?

— Она — это женщина, а он — мужчина.

— Это же совсем разные слова. Вот смотри, перьевые — это все птицы…

— Не перьевые, а пернатые.

— Ну, пернатые. А все люди — как?

— Люди? М-м… Люди — это человеки. Вернее — человек. Че-ло-век. Это значит, в отличие от всех остальных существ, — человек. Мужчины, женщины, дети, бабушки, негры, индейцы — все это человек.

— Соколиный Глаз, да?

— Что Соколиный Глаз?

— Индеец.

— А-а-а… Ну, конечно.

— Или вот смотри, курица — петух — тоже разные слова, а одни и те же птицы.

— Вот именно.

…Со временем воробьи и гуси стали упоминаться нами разве что в разминке. Теперь мы играем тоньше.

…— Дрофа…

— Свиристель…

— Козодой.

— Пеликан…

— Пеликана ты уже называл.

— Не называл!

— Называл.

— Это не в этот раз…

— Нет, ты называл в этот, после моего тукана. Вспомни: я — тукан, ты — пеликан.

Выяснять что-либо дальше в таких случаях не имеет смысла, и мы, по взаимному согласию, заканчиваем игру.

Каждый день прибавляет ему опыта. Давно ли он говорил, видя в руках у ребят обруч: «Смотри, у мальчиков мячик и буква О». Или, о других буквах: «Во-о, жук»— это о букве Ж; «А она фырчит»— это о Ф.

— Чего ты хочешь, конкретное мышление, — объясняет мама. — Когда он висел вниз головой на трубе, где сушат белье, и я сказала, что он сломает себе шею и позвоночник, он, представь себе, ответил: «Это который звонит? А его же у меня нет…»

В субботу вечером по радио тихо звучат полузабытые песни. Мы все сидим и слушаем…

Расцветали яблони и груши,
поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
на высокий берег, на крутой…

— Я так люблю передачи Татарского, — улыбается мама, — такая прелесть.

— Не выходила, а выезжала, — говорит Антон.

— Что значит — выезжала?

— У нее же колеса, это же пушка…

— При чем здесь пушка? Это имя девушки, и его дали пушке. А она выходила петь.

— Девушка?

— Не пушка же.

— А зачем на крутой?

— Другого не было, — говорит мама, смеясь.

— А почему немцы назвали танк «тигр»?

Тут разъясняю я:

— Самый сильный.

— Самый сильный — лев.

— Это как сказать. Еще неизвестно.

— «Тридцатьчетверка» пробила «тигра». — Антон приносит книжку «Что умеют танкисты» и показывает. — Вот подбитый «тигр», а вот «тридцатьчетверка». Пробила.

Я смотрю на рисунок:

— Бронебойным.

— Потому мы и победили немцев?

— Да, — говорю я, — у нас танки были лучше.

— И «катюши» были, — добавляет Антон.

— Да.

— А где сейчас все снаряды, танки, пушки?..

— А какая разница плясать и танцевать? — спрашивает он как-то.

— Никакой, — не задумываясь, отвечаю я.

— Ну как же никакой? — вмешивается мама. — Разница есть, иначе бы слова не были разные. Танцевать — это когда танцуют, например, вдвоем — вальс там или танго; а пляска — это чечетка, «барыня»…

— Яблочко.

— Яблочко — это когда моряки, — вспоминает Антон телепередачу.

— Точно.

— А у нас в саду тоже будет морская пляска к утреннику. — Антон оживляется. — Мы играем в «Гуси, гуси…», а Татьяна Леонидовна говорит: «Вот это волк, — двух гусей поймал…»

Он долгое время не был в саду — болел, немного соскучился по друзьям и общим забавам. На днях доктор его выписала.

— Ну, как там, в саду? — интересуюсь я. — Как тебя встретили?

— Меня хорошо встретили, сказали: «Здравствуй, Антоша…»

Когда он нездоров, мы ходим как в воду опущенные. Все валится из рук, тревога не покидает ни на минуту. Каждый звонок в прихожей отзывается в сердце: он непременно спросит — «Это кто-нибудь ко мне?»