Один день в декабре

— Могу сочинить стихи экспромтом. Только скажи, по какому поводу.

Джек погружается в задумчивость. Надеюсь, он выберет что-нибудь менее банальное, чем День святого Валентина.

— Можешь выразить в стихах соболезнование по поводу смерти собаки?

— Легко! — Я устремляю взор к потолку и щелкаю пальцами в поисках рифмы. — Собака играла, резвилась, визжала, собака ничуть умирать не желала! Но видимо, время собаке приспело, собачья душа отделилась от тела!

— На несколько мгновений я замолкаю, ошарашенная собственным поэтическим даром, проснувшимся так внезапно. — Повергла в печаль нас собаки кончина, но в памяти нашей жива эта псина! — с пафосом завершаю я, и мы оба покатываемся со смеху.

— Здорово! — говорит он. — Под такие замечательные стихи неплохо бы выпить пива.

Меня пронзает укол стыда. Ничего не скажешь, хороша гостеприимная хозяйка. Правда, Джек застал меня врасплох. Я думала, он останется в спальне Сары до утра, и уплетала мороженое со спокойной совестью.

— В холодильнике есть пиво. Сходи принеси, если хочешь.

Джек выходит из комнаты, я провожаю его глазами. В темных джинсах и синей рубашке он выглядит особенно худым и длинноногим. Для праздничного ужина с Сарой он явно принарядился. Через несколько минут он возвращается с бутылкой пива и ложкой в руках.

— Мы ушли из ресторана, так и не заказав десерт, — сообщает Джек и с надеждой смотрит на ведерко с мороженым.

Надеюсь, его не слишком шокирует тот факт, что я опустошила это ведерко на две трети.

— Какой сорт? — спрашивает Джек.

— «Карамель Сутра», — сообщаю я, неохотно протягивая ему ведерко. Ну что мне стоило сказать просто «карамель»?

— Вот как? Его что, нужно есть, закинув ноги за голову? — прикалывается Джек.

Если бы я собиралась с ним флиртовать, то предложила бы ему принять позу «собака мордой вниз» или что-нибудь в этом роде. Но я не собираюсь с ним флиртовать, поэтому опускаю глаза и говорю тоном старой зануды:

— Только если ты считаешь, что подобная поза усиливает вкусовые ощущения.

— Наверняка усиливает, — ухмыляется он. — Но я боюсь порвать джинсы.

— Значит, лучше воздержаться. — Я устремляю взгляд на экран. — Мой любимый эпизод.

Мы в молчании смотрим, как Ник Кейдж мужественно защищает девушку-охранника, расправляясь с подонками, которыми до отказа набит самолет. Джек уплетает мороженое, я смакую остатки вина. Чувствую себя расслабленной, но отнюдь не пьяной в стельку. Пониженная чувствительность к алкоголю — одно из следствий студенческой жизни, которое позволяет нам с Сарой сохранять вменяемость после самых бурных возлияний. Правда, иногда бывают исключения.

— Сколько же вам дали бесплатного шампанского, что Сара уже на ногах не держалась? — спрашиваю я.

— Я не фанат этого шипучего пойла, так что она выпила и мою порцию, — отвечает Джек. — Пришла мне на выручку. Нас так настойчиво угощали, что отказаться было неудобно.

— Да, Сара — добрая девочка и всегда готова прийти на помощь, — смеюсь я.

— Боюсь, за свою доброту она завтра расплатится головной болью.

Я киваю, и между нами снова повисает молчание. Судорожно придумываю, что бы сказать. Если молчание будет длиться слишком долго, я могу не сдержаться и спросить его, помнит ли он нашу встречу на автобусной остановке. Очень надеюсь, что постоянная борьба с желанием задать сей бестактный вопрос рано или поздно закончится. Это будет означать, что я избавилась от наваждения и мое сердце вновь свободно.

— Ты… ты очень нравишься Саре, — выдыхаю я.

Джек делает большой глоток пива.

— Мне она тоже нравится. Очень. — Он искоса бросает на меня взгляд. — Ты хочешь предупредить меня, чтобы я никогда ее не обижал? В противном случае ты выцарапаешь мне глаза или что-нибудь в этом роде?

— Если ты думаешь, что я на это не способна, то ошибаешься, — говорю я и делаю каратистский выпад, бравируя собственной отвязностью.

Но на душе у меня скребут кошки. Моя главная проблема в том, что мне нравятся они оба. А эта проблема порождает множество других проблем.

Разумеется, я намерена сохранить лояльность по отношению к Саре. Порой мне кажется, я четко знаю, где проходит линия, которую я не должна переступать. Но иногда эта линия, проведенная прутиком на песке, как на школьной спортивной площадке, стирается и становится незаметной. Вот, например, сегодня она явно стерлась, и завтра мне придется чертить ее заново. Как знать, возможно, линия окажется несколько сдвинутой — в ту или другую сторону.

— Кто бы мог подумать, что в тебе скрывается каратист-ниндзя, — замечает Джек.

— Теперь ты в курсе, — киваю я.

— Но вряд ли тебе придется отрабатывать на мне свои приемы, — усмехается он. — У меня нет ни малейшего желания обижать Сару. И я постараюсь никогда этого не делать.

Я снова киваю. Саре повезло, что он такой добрый и чуткий. Мне не повезло, что он не со мной. Господи, и зачем только в этом сумасшедшем мире случаются подобные истории!

— Хорошо, что мы с тобой понимаем друг друга.