Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там

Уже при самом отправлении он оставил на берегу большие паруса, имея в виду, что он идет в бой [в бой триеры шли без парусов, поскольку c ними грести было тяжелее]; акатиями [малыми парусами] он тоже почти не пользовался, даже когда дул попутный ветер. Все время флот приводился в движение веслами, благодаря чему и гребцы прекрасно закалились, и суда двигались быстрее. Когда предстояло остановиться для завтрака или обеда, он приказывал <…> по сигналу мчаться вперегонку к берегу. При этом наградой за победу была возможность первым набрать воды, первым удовлетворить какую-нибудь другую потребность или первым позавтракать <…> Если была хорошая погода, он часто приказывал отчаливать тотчас же после ужина, причем, если дул попутный ветер, – матросы спали, идя на парусах; если же приходилось грести, то гребцы делились на смены и гребли поочередно. Во время передвижения днем он приказывал по сигналу выстраиваться то гуськом, то в ряд. Таким образом, они попутно обучались и упражнялись во всех приемах военно-морского дела, пока не прибыли в море, на котором, как они предполагали, господствовали враги. Так тренировал своих гребцов афинский флотоводец Ификрат.

Ксенофонт. «Греческая история», 6.2.27–30[21]

Триеры прекрасно подходят для этой задачи, ведь они легкие и прочные. Чтобы продолжать движение, даже тяжело нагруженной триере достаточно глубины всего в четыре локтя – а значит, эти суда могут заходить даже в мелководные бухты. Если триера все-таки сядет на мель, гребцы просто сойдут на берег, а если и этого окажется недостаточно – им хватит сил, чтобы дотащить ее до более глубокого участка.

Еще одно преимущество триеры, целиком построенной из дерева, – положительная плавучесть. Для того чтобы держаться на плаву, триере не нужно вытеснять объем воды, весящий больше, чем она сама. Если вражеский таран проделает в корпусе дыру, триера не затонет, хотя может лишиться мореходных качеств [22].

Во время экспедиции командир отряда собирается выполнить еще одну миссию, которую он не обсуждал с афинскими властями. Ничего противозаконного в ней нет, однако это тот случай, когда легче принести извинения за уже сделанное (если обо всем станет известно), чем просить разрешения заранее. В носовой части триеры припрятаны свитки, завернутые в водонепроницаемую ткань. Это записи бесед, которые флотоводец провел по просьбе своего дяди Фукидида.

Во время прошлой войны Фукидид сам командовал флотом, действовавшим у берегов Фракии. Увы, природная осторожность и скрупулезность помешали ему вовремя прийти на помощь городу, который какой-нибудь импульсивный командир, возможно, сумел бы уберечь. За это безжалостное народное собрание отправило Фукидида в изгнание.

С тех пор Фукидид живет в своих родовых владениях во Фракии. От одиночества он не страдает: все уважающие себя афиняне, которым случается оказаться поблизости, непременно его навещают. Каждому известно, что вынужденное бездействие побудило Фукидида взяться за работу над историческим трудом, которому предстоит стать главной книгой, повествующей войне Афин со Спартой. Почти все афиняне старше двадцати пяти лет участвовали в этой войне, и многие ветераны готовы поведать Фукидиду о своей роли в ней (разумеется, героической).

За подробностями историк обращается не только к афинянами, но и к фиванцам, коринфянам и спартанцам, представляющим другую сторону конфликта. Он намеревается рассказать о войне объективно и беспристрастно. Потому-то командир отряда и не афиширует свое намерение доставить Фукидиду записи бесед с отцом о произошедшем восемь лет назад сражении при Делии, в котором фиванцы нанесли афинянам крупное поражение. В Афинах предпочли бы, чтобы об этом инциденте никто никогда не вспоминал.