Субботу и воскресенье провёл в лежачем положении. Передвигаюсь еле-еле. Случилась неожиданное. Утром пошёл вытряхивать половики и ковёр. Прекрасная погода. Нагнувшись, сметал снег с ковра. Вдруг будто стрельнуло в поясницу. Тут же инстинктивно попытался разогнуться и не смог, застрял в положении, похожем на букву «Г». Нашёл опору, прислонился. Ждал, может, кто-то подойдёт. Чтобы не простудиться, в той же позе метров сорок прошёл до подъезда. Вышла жена. По лестнице еле поднялся. Сын и невестка сделали растирание. Приспособили грелку, напоили чаем. В понедельник вряд ли выйду на работу. Отчего это могло быть? Последняя неделя была напряжённой. Но ведь они все непростые.
На этой неделе мы встречали иностранцев, обсуждали с ними предстоящие договоры. Обсуждали и контракт по реконструкции одного из производств.
Были моменты, когда завод балансировал на грани полного аварийного останова…
В пятницу днём — наскок нового поколения коммерсантов, желающих торговать продукцией нашего предприятия. И всё на нервах.
Неделя должна была начаться с калейдоскопа важнейших событий, а я лежу около чёрного ящика своего магнитофона, на который наговариваю эти слова, и думаю: смогу ли сесть утром в машину, пройти по лестнице на второй этаж в заводоуправление? Стоит ли рисковать? И не комично ли всё это будет смотреться? Очевидно, дня два ещё придётся проваляться.
Четвёртого числа — конференция по итогам года, 20 февраля — мой день рождения — пятьдесят лет. Двадцать шестое февраля — первое собрание акционеров с достаточно серьёзной повесткой дня, один из вопросов — избрание генерального директора. Во второй декаде февраля предстоит поездка в Москву на встречу с представителями бельгийских фирм для окончательного подписания контракта.
Болеть некогда.
Февраль
Уже неделю работаю. Несмотря на то, что врачи прописали постельный режим. Два дня назад состоялась конференция по итогам выполнения годового коллективного договора.
Год завершили неплохо. Сделали всё, что могли. Или почти всё. Имеем прибыль, несмотря на то, что наши потребители не оплатили полностью полученную продукцию. Правда, допустили незначительное падение объёмов производства. Но не продали ни турбазу, ни пионерский лагерь. Они действуют.
Конференция прошла выдержанно. Выступлений много, но все достаточно конкретные. Ни шума, ни расхлябанности, ни провокационных действий. Народ — как жёсткая пружина. Все видят, что в народном хозяйстве творится неладное. Коллектив верит в руководство завода. У нас традиция: раз в два месяца — «прямая линия». Собираю у себя в кабинете всех главных специалистов, начальников отделов и на весь завод по радио ведём разговор. Любой заводчанин может обратиться по телефону, мы отвечаем. Обычно такая процедура длится два, два с половиной часа. В этом году «прямые линии» не проводил. Трудно говорить и обещать что-то конкретное на ближайшие недели. Тяжёлое время. И мы пока отказались от такой формы общения.
Поэтому и трудные вопросы на заводской конференции всё же были. Я отвечал, как думал. Мы подошли практически к той черте, за которой зияет пропасть. И это объясняется тем, что у нашего государства нет промышленной программы. Она должна быть в ближайшие полтора-два месяца обнародована, иначе промышленность хаоса не выдержит. Программа должна обязательно предусматривать элементы планового хозяйства. Я не думаю, что это звучит консервативно. Ясно, что необходим комплекс мер государственного регулирования образования цен в переходный период. Нужны и отраслевые программы, работающие через предоставление льгот. Необходимы стабильность и партнёрство. В правительстве место не романтикам, а сосредоточенным прагматикам.
Своё отношение к происходящему мы должны были выразить публично. Мы это сделали в Обращении к местной администрации, к правительству. Коллектив просил рассмотреть сложившуюся ситуацию и подготовить промышленную программу, определить уровень совокупного дохода налогоплательщика, ниже которого в своём реформировании не должны опускаться.
Когда кончилась конференция, я зашёл в заводоуправление, навстречу попалась пожилая женщина, работавшая лет десять тому назад в одном из цехов. Она уже на пенсии. С горечью, но бодрясь, сказала:
— Вот, приехала на завод что-нибудь купить. В городе не могу приобрести самое необходимое.
— Так плохи дела?
— А чего же хорошего? Пенсия — тридцать тысяч, мужа ударил инфаркт, лежит…
Отличная работница. Человек неунывающий. А когда прощалась, обронила:
— Что же с нами будет? С детьми? Кому они нужны? Где будут брать жильё, куда пойдут трудиться?
Что на это сказать? Раньше смог бы ответить умело и с достоинством. Сейчас её вопросы повисли в воздухе.