Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

В хрониках отражается давний интерес Шекспира к рыцарскому кодексу. Так, в первой части «Генриха VI» драматург показывает его обесценивание — граф Толбот в гневе срывает с Фальстафа Орден Подвязки, а затем предается рассуждениям о былой воинской доблести англичан. Мысль о закате рыцарства находит отражение и в «Гамлете» — Шапиро комментирует сцену, в которой Гамлету сообщают о пари Лаэрта и короля по поводу предстоящего поединка — Лаэрт ставит на кон «шесть французских рапир и кинжалов с их принадлежностями» против «шести берберийских коней» короля (V, 2; перевод М. Лозинского).

Шапиро полагает, что на Рождество 1599 года при дворе скорее всего исполняли шекспировскую хронику «Генрих IV», где с самых первых строк Шекспир затрагивает еще одну актуальную для лондонцев тему — войны с Испанией. По сохранившимся государственным документам эпохи Шапиро реконструирует историю несостоявшегося вторжения. Описывая приготовления англичан к вторжению испанцев, Шапиро использует очень удачное, исполненное иронии, словосочетание — Невидимая армада (The Invisible Armada), перифраз знаменитой — Непобедимой армадой разгромленной англичанами в 1588 году. Фраза восходит к комментариям Ф. Бэкона к историческому труда У. Кемдена «Анналы» (на лат., 1615), поясняет в Библиографическом комментарии сам Шапиро.

Опираясь на работы известного историка, современника Шекспира Джона Стоу, исследователь восстанавливает события августа 1599-го, когда англичане усиленно готовились к обороне столицы. Мы оказываемся в Лондоне, оцепленном английскими солдатами и освещенном 24 часа в сутки. Чтобы враг не смог незаметно проникнуть в город, на улицах — сверху — протянуты веревки: на них висят фонари и свечи. Остро стоит вопрос и об обороне Темзы.

Бытовая и социальная жизнь Англии в книге Шапиро показаны мастерски, однако историческое часто перевешивает литературное; в литературоведческой составляющей своей книги Шапиро скорее обобщает накопленный опыт предшественников, нежели предлагает читателю новое прочтение пьес. Порой при чтении книги возникает ощущение, что, следуя заветам «нового историзма», биограф слишком увлечен историческими параллелями и потому смотрит на историю исключительно с точки зрения того, как она могла отразиться в текстах Шекспира, отбрасывая все остальное^[29].

Самый важный вопрос, возникающий при чтении книги, — почему 1599? Ответ опять же не нов и сформулирован задолго до Дж. Шапиро. 1599-й для Шекспира — время напряженного творческого поиска. Драматург уже хорошо известен в Лондоне, фразы из его пьес повторяет весь город — и простой люд, и знатные вельможи.

Последний год XVI века принес англичанам немало волнений. Не имея достоверных источников информации, елизаветинцы не понимали, что происходит и кому верить. По мнению Шапиро, именно театр становится в это время их надеждой и опорой, местом силы и отдохновения. Шекспир беседует со зрителем отнюдь не об отвлеченных событиях древнего Рима или средневековой Вероны — он ставит в своих пьесах социальные проблемы, волновавшие каждого елизаветинца. Не случайно в улучшенной версии эпилога ко второй части «Генриха IV», которую анализирует Шапиро, появляется новая, важная для Шекспира мысль — о партнерстве зрителя и драматурга, а также аналогия между театральным товариществом и акционерным обществом. Публика — «любезные кредиторы», а следовательно, она разрешает своему заемщику работать так, как ему хочется, выдав ему своеобразный кредит доверия (глава первая — «Уилл против Уилла»).

Шекспир писал прежде всего для своего зрителя, а не для читателя, — для зрителя партера и для образованных вельмож, и потому перед ним стояла сложная задача — заинтересовать разные слои публики. Новый театр — Глобус — даровал Шекспиру возможность воспитать нового зрителя, привить ему новый вкус.

К концу 1590-х Шекспир осознает: старый тип драматургии исчерпал свои возможности, и нужно либо искать новые жанры, либо иначе трактовать старые (как это произойдет, например, с жанром трагедии мести). Один из поводов для обновления — конфликт Шекспира с ведущим комиком его труппы, клауном Уильямом Кемпом, мастером импровизационного жанра, любителем джиг и морисовой пляски, протанцевавшим однажды путь от Лондона до Норича, прыгая по кочкам и по дорожной грязи. Кемп, любимец публики, был прекрасно известен в Лондоне ролью Фальстафа в «Генрихе IV» и «Виндзорских насмешницах» и полицейского пристава Кизила в комедии «Много шума из ничего».