Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Англичанину было достаточно посмотреть любой спектакль на континенте, чтобы понять: образ храброго короля в них — полная противоположность тому, какой предстает на сцене Елизавета. В июне 1598 года английский купец описал недавно разыгранную в Брюсселе пантомиму на горячо обсуждаемую тогда тему мира между Францией и Испанией. В разгар переговоров Генриха IV на сцене появляется льстивая вкрадчивая дама, чтобы подслушать французского короля перед тем, как «дернуть его за рукав». Эта дама — не кто иная, как королева Англии Елизавета; а брюссельская публика, рассерженно замечает английский купец, «шушукается и потешается над ней». Не только англичане использовали сцену для осмеяния современных политиков; на театр — за его политическую злободневность — возлагали надежды по обе стороны Ла-Манша.

Сентябрьская новость о том, что король Испании Филипп II умер медленной мучительной смертью, не смогла положить конец английским дебатам о предварительном мирном соглашении. К его преемнику, Филиппу III, сторонники войны питали еще большее недоверие. Насколько было известно Эссексу, в жилах юного принца течет «кровь, погорячее», чем у его отца. Даже несмотря на то, что незадолго до смерти Филипп II прощупывал почву в надежде на мир, он продолжал подсылать к Елизавете наемных убийц.

В эти трудные времена, когда Елизавета так нуждалась в услугах Эссекса, он, пребывая в дурном расположении духа, удалился от двора. Граф ненадолго вернулся в город на похороны Берли; видевшие его в тот день недоумевали: что же выражал его мрачный взгляд — подлинную скорбь или жалость к самому себе. В любом случае, Эссекс снова уединился в поместье в Уэнстеде, где, по слухам, «намеревался остаться надолго, понимая, что при дворе он будет неугоден». Раньше — в подобной ситуации — Эссекс бы, как Ахилл, просто самоустранился.

Именно так он и поступил после неутешительного приема во дворце — вслед за неудачной военной кампанией на Азорских островах в октябре 1597-го. Тогда Эссекс понял: в то время как он воевал заграницей, королева без всякой причины раздавала его противникам важные должности. Эссекс утешился, лишь когда королева произвела его в маршалы. Но даже сторонним наблюдателям стала ясна вся опасность этой игры.

Любовные отношения между королевой и Эссексом быстро себя исчерпали. Эссекс абсолютно не хотел соответствовать стереотипу бывших фаворитов Елизаветы — Хэттона и Лестера. Лестер, чуть было не ставший Елизавете мужем, ее ровесник — они понимали и уважали друг друга. Хэттон, также человек ее поколения, во всем с ней считался. Чего не скажешь об Эссексе. Из-за огромной — в тридцать лет — разницы в возрасте, Елизавета никак не могла определиться в своих чувствах — материнских и, вместе с тем, плотских. Что касается Эссекса, то временами он категорически не соглашался слепо служить королеве, возмущенный отказом внедрять в жизнь его политические идеи. Елизавету же все больше тяготили его дерзость и нежелание пленяться ее увядающими прелестями. К 1598 году королева дала графу знать, что тот «долго пользовался ее благосклонностью, и пришло время платить по счетам».

В июне этого года их ссора только усугубилась. Отношения накалились, как замечает Уильям Кемден, в связи с «вопросом о мире» с Испанией, начавшись с взаимного несогласия по поводу, на первый взгляд, незначительного, хотя давно назревшего вопроса — выбора кандидата на должность лорда-наместника Ирландии. Лорд Берг умер прошедшей осенью — с этих пор пост оставался незанятым. Однако при дворе отнеслись к этой проблеме не слишком серьезно. Имеющимся кандидатам казалось, что это провальный шаг в их карьере; поговаривали, что все без исключения — сэр Уолтер Рэли, Роберт Сидни и Кристофер Блаунт — отказались от столь сомнительного предложения.

Когда в конце концов Елизавета предложила отправить в Дублин дядю Эссекса, сэра Уильяма Ноллиса, Эссекс, боясь потерять проверенного союзника при дворе, настоял на том, чтобы в ирландские болота снарядили его врага, сэра Джорджа Керью. Королева воспротивилась этому предложению, и Эссекс не смог сдержаться. Лишь немногие придворные, включая Роберта Сесила, который, возможно, и рассказал об этом Уильяму Кемдену, стали свидетелями того, что за этим воспоследовало. Эссекс «забылся и, презрев свой долг, неучтиво повернулся к королеве спиной, всем своим видом выражая пренебрежение». Елизавета терпела многое от своего своенравного фаворита, но подобная наглость была непростительной: дав ему оплеуху, она «велела убираться восвояси».

Вне себя от резкой боли, оскорбленный Эссекс схватился за рукоятку шпаги, полагая, что именно королева, публично ударив его, преступила все границы, и принес «торжественную клятву в том, что не может и не хочет проглотить подобное унижение». Перед тем как удалиться, он решил оскорбить Елизавету еще раз, дав ей понять, что никогда бы не стерпел такого унизительного обращения даже от ее отца, короля Генриха VIII.