Один год в Израиле

-- Конечно, -- соглашается он, понимая, что русский его несовершенен. -- Я познакомился с ним после тридцать девятого года, когда Прибалтику занял Советский Союз. А учил русский, в основном, на шахтах Узбекистана. Во время войны.

Ему повезло: мобилизовали в армию, но послали не на фронт, а на Восток. Он выжил. Освоил язык великой империи. Узнал, что такое рука помощи -- она протягивалась, если человек попадал в беду -- будь то мусульманин или христианин, трудармеец или зэк. Там были свои законы, свои понятия о чести. Может, потому и выжил, что эти законы принял. Но из пройденных им наук чуть ли не главной была наука ненависти -- к коммунизму.

Абрам старше нас, но не так уж намного. Мы жили в эти годы в одной с ним стране и -- верили. Мы верили еще много лет спустя -- в коммунизм и в наше светлое будущее.

-- Миленький мой, как можно? -- поражается Абрам. Он сказал это, растягивая слова, и вся его невысокая фигура вытянулась, выражая удивление.

Возможно, из шахтных треков было виднее.

-- Ну, а здесь, в Израиле, вас все устраивает? Но Абрам уже выпустил пар и соглашается, что построили, конечно, не такое общество, какое хотелось бы.

-- Что ж, -- предлагает он нам, -- исправляйте. * * *

Наверное, слухи о доброй фее расползлись по нашему городку. Однажды в их квартире раздался еще один телефонный звонок.

-- Меня зовут Гриша. Я художник. Вы должны мне помочь.

-- Должна?

Художник плачет. Это вам не старушка в сохнутовской приемной. Это рыдает Муза. Музе нельзя дать погибнуть.

-- Я сейчас, я немедленно приду. Где вы живете? У них оказались сразу все олимовские беды. Квартира мала и дорога, к тому же хозяин вообще требует, чтобы они съехали, ему самому для чего-то нужна квартира. Но где найти дешевое да еще просторное жилье? Надо где-то рисовать. Пришел багаж, а забрать некуда. Каждый день простоя багажа -- минус из и без того тощей корзины. Но главное, он, художник, который участвовал в международных выставках, никому здесь не нужен. Негде работать, негде устроить выставку, чтобы продать картины. Денег нет. В багаже тоже есть картины, их тоже можно было бы выставить, но негде. Работать в таких условиях он не может. Словом, жить невозможно.

-- Вы даже не представляете, -- сказала мне Ира, -- в каком он ужасном состоянии, ему нужно помочь.

-- А жена?

-- Жена молодая и славная. Очень милая. Но что она может?

-- Работать. Мыть полы, зарабатывать, чтобы он мог творить.

-- Что вы говорите? Она должна быть при нем. Помогать. Его нельзя оставлять.

Ира развила бурную деятельность. Подняла всех знакомых и незнакомых на поиск дешевых и просторных квартир. Но ни одну из найденных Муза не сочла достойной. Ира присмотрелась к той квартире, где художник жил, и поняла, что и из нее можно сделать то, что нужно. Переставить мебель, открыть окна. В оборот был взят хозяин -- не такой уж плохой человек, надо только уметь договориться. В другом месте, у каких-то знакомых, нашлось помещение, чтобы сгрузить багаж. Начались поиски меценатов. Нити тянулись в Соединенные Штаты, в Швейцарию -- у Иры везде знакомые, благо хлопочет не для себя.

-- А сам художник, он что-нибудь делает? -- спрашиваю я.

-- Ах, -- сокрушается Ира, -- он никак не придет в себя.

-- Это какой-то кошмар, -- говорит мне Абрам при встрече, когда я выговариваю ему, что долго не заглядывал к нам, -- каждый день поездки. Тут один художник...

-- Тот самый?

-- Да, тот самый, вы уже знаете о нем. Выставка в одном месте, потом в другом. Нашли какого-то знакомого, он устраивает выставку в своем доме. Там есть большой салон.

-- И много продали картин?

-- Немного, но все-таки, -- отвечает Ира. -- Все-таки что-то.

-- Что-то... -- Абрам относится к этому иначе. -- Теперь опять надо куда-то везти картины. Знаете, -- признается он мне, -- я уже ненавижу свою машину. Я никуда не хочу ехать.

-- А в Иерусалим?

-- Тем более.

Вот тут мне и надо рассказать о самом главном -- об их детях. О сыне.

У Иры есть дочь от первого брака, дочь вышла замуж за американского еврея и живет в Штатах. А есть у них еще единственный сын -- Даня. У Дани есть жена и трое детей. И живут они все в Иерусалиме. Но не потому, что это большой город, центр науки и культуры, а потому что в Иерусалиме расположена йешива, в которой далеко не первый год учится Даня. Он изучает Тору. И молится. Это его занятие.

Он был прекрасным многообещающим мальчиком -- вундеркинд и спортсмен. Он блестяще учился и прыгал через классы. Любил биологию и поступил в университет. Потом переключился на физику. Он любил книги и много читал. Прекрасно плавал. Ему все удавалось, кроме легкого отношения к жизни, необязательных дружб и коротких связей. Он не мог ни завязывать их, ни быть при сем. А тут появились новые знакомые -- люди в кипах. Нет, не те, что по субботам ходят в синагогу, а в будние дни сидят в банках или в других конторах, солидно выпятив животы. Другие.

-- Ты не представляешь, мама, -- говорил он Ире, -- что это за люди. Это совсем иной мир. Они к человеку относятся с душевностью, добротой, мудрым пониманием.