Один год в Израиле

На своем бедном иврите я пытаюсь прочитать хозяину лекцию по политэкономии. У олимов нет работы, а значит, нет денег. Поэтому они ничего не покупают. Будет у нас работа -- будут деньги. Мы купим у него все эти красивые вещички, они нам так нравятся. И его жизнь станет лучше.

Нет, хозяин ничего не хочет понимать. Возможно, виноват в этом мой жалкий иврит.

Ох, уж эти олимы, им все не так.

Алина принесла из школы анекдот на иврите. Олим кричит на улице:

-- Нету работы! Нет квартиры! Нет машины! Нет денег!

Собралась публика, спрашивают:

-- Сколько времени в стране?

-- Сорок минут.

Почему-то на иврите этот анекдот звучит смешнее. Мы улыбаемся, смеяться не хочется.

Я смотрю на Алю. Она очень повзрослела за месяцы, что мы здесь. Что ждет ее? Мы привезли ее сюда, мы в ответе. Как научить ее жить -- здесь, когда сами-то мы не умеем.

Как-то зайдя в нашу комнату и увидев у стены высокую, словно кирпичную кладку нераспакованных книжных бандеролей, Ципора сделала круглые глаза:

-- Что это? -- Услышав ответ, удивилась еще больше. -- Зачем?

Знакомые ее. сына привезли два мотоцикла, это она понимает. Другие из багажных ящиков, она видела, вынимали красивую мягкую мебель, это прекрасно, восторг. Но книги?

Конечно, мебель бы тоже неплохо, очень неудобно спать на продавленных диванах Ципоры. Но с багажом были сложности, надо было ждать, а мы торопились, хотели быстрее. Мы отправили только книги -- часть из тех, что собирали всю жизнь. Надеемся, что удобные диваны когда-нибудь будут.

Правда, пока не до чтения. Только Алина, как когда-то в детстве я, а потом Ирина, как мои друзья, а потом их дети, кладет под учебник книгу -пока русскую книгу -- и сдвигает учебник иврита, лишь только старшие выходят из комнаты.

-- Ты должна заниматься, -- говорю я не очень строго, скорее грустно, поймав ее на этом преступлении. -- Ты понимаешь, что сама должна завоевать себе место под солнцем.

Аля молчит. Она все понимает. Мы обе все понимаем. Аля успела насмотреться, да и сама хлебнула олимовского варева. Ей предложили после занятий в школе по три часа в день нянчить троих детей, пока их мама не придет с работы. За два шекеля в час. Алина согласилась.

Правда, в Израиле не говорят "нянчит", а "шомэрет" -- сторожит, охраняет. А дети при этом делают, что хотят. Трое малышей терзали Алю. Средняя, двухлетка ("такая смешная", говорит Аля), словно маленький иезуит, всегда ожидала прихода юной няньки и тут же распускала на полу лужу. После этого снимала штанишки и вытирала ими пол. И со взрослым злорадством наблюдала, как Аля наводила порядок, мыла пол. Терпеливо давала себя переодеть. А через полчаса повторяла свой номер. Это как называется: охранять? сторожить?

-- Аля, ты хочешь всю жизнь нянчить чужих детей? Мыть чужие полы?

Она молчит, но я ведь знаю, что она этого не хочет. И она знает, что я это знаю. И еще Аля знает о моей мечте: чтобы она училась в университете. И закончила музыкальную школу. Но Аля спрятала свою нежную флейту в старый ципорин шкаф, а до университета еще несколько лет -- там будет видно.

Алина молчит, замолкаю и я, понимая всю бесполезность моих нотаций. Свои мечты я привезла с собой вместе со своей ментальностью, а здесь другая реальная жизнь. Алина очень похожа на нас, но, может быть, это как раз и плохо.

Она сказала мне как-то, когда я предложила купить какую-то обновку:

-- Не надо.

-- Почему? Тебе не нравится?

-- Я знаю, что нет денег. И понимаешь, я уже научилась ничего не хотеть.

Слышать такое страшно. Но еще тяжелее видеть ее боль за Володю, ее отца, который все умеет, знает все на свете и бесплодно ищет работу.

...Вечером Володя сказал:

-- Говорят, в пекарне за полсуток можно заработать полсотни. Надо только прийти пораньше.

Пораньше пришло человек тридцать. Толпились у дверей, поглядывая на часы, друг на друга -- с опаской: соперники. Не знакомились, вдруг в разговоре сблизишься, а потом одного возьмут, а другого -- нет. Когда чужие, легче работать локтями. Наверное, они не думали так конкретно, просто молчали -- не до бесед.

Вышел невысокий темнолицый господин, ни о чем не спрашивал, оглядел всю команду взглядом бывалого покупателя, ткнул пальцем в одного, в другого:

-- Ты, ты, ты... -- и ушел, оставив дверь полуоткрытой. На Володю этот судьбоносный перст не указал.

-- Ну и что? -- говорили мы, собравшись вокруг Володи. Он сидел на старом ципорином диване неподвижно и смотрел в пустоту. -- В другой раз возьмут. Мы же не голодаем.

Не взяли и в другой раз. И в другом месте тоже.

-- Ну и что? -- говорили мы. -- Им же хуже. -- Мыто знали, как Володя умеет работать.

Как-то знакомый олим, работающий в частной мастерской -- у подрядчика, сказал, что его хозяину нужен еще один работник. Уволился араб, хозяин хочет взять олима из России. Мы понимали -- олим дешевле.

-- Пойдешь? -- спросили мы Володю. -- Там тяжело.

О чем речь? Тяжелая, но -- работа!

Он не спал всю ночь и, когда уходил из дома, был, как натянутая струна. Вернулся затемно, лег на диван, вытянулся, молчал. Говорить не было сил. Аля укрыла его пледом.