Один год жизни

— Джонатан вызвался первым сыграть с Мартином, вторым будет Якоб. С Вами всё в порядке?

— Да, — как можно более собранно ответила я. Мне вдруг расхотелось плакать и я начала поправлять свой не сильно пострадавший макияж, безумно радуясь его водостойкости. Зачем он пошел за мной?! Неожиданно Роланд уверенно дернул ручку двери, с определенной целью её открыть, даже не поинтересовавшись, можно ли ему войти! Я ведь сказала ему, что со мной всё в порядке! Хорошо, что я додумалась запереться, иначе бы он уже лицезрел мои заплаканные глаза.

— Откройте дверь, — скорее потребовал, нежели попросил Олдридж.

— Эммм… Я не могу.

— Почему?

— Кажется, у меня несварение желудка, — соврала я, решив, что уж лучше пусть Олдридж думает, будто у меня диарея, нежели узнает о том, что я плакала.

— Хм. Вам принести лекарство?

— Было бы неплохо, — на выдохе ответила я, подумав о том, что было бы действительно неплохо, если бы он исчез минимум на пять минут. И он вроде как исчез. Прислушавшись, спустя минуту я поняла, что действительно осталась одна и решила выйти из уборной раньше, чем Роланд успеет вернуться. Глаза всё еще были на мокром месте, но это должно было успеть пройти к моменту, когда Олдридж вернется из главного дома. Аккуратно повернув защелку, я тихо вышла на коридор и, уже закрывая за собой дверь, чуть не умерла на месте от разрыва сердца.

— Вы меня напугали! — подпрыгнув, выдохнула я. Роланд стоял всего в паре шагов от меня, со скрещенными на груди руками, и внимательно смотрел на меня. Хорошо, что в коридоре было недостаточно света, чтобы он мог тщательно разглядеть моё состояние!

— Скорее Вы меня, — спокойно констатировал Олдридж.

— Вы принесли мне таблетку?

— От несварения желудка?

— Именно.

— Нет.

— Почему?

— Может быть потому, что у Вас нет никакого несварения желудка? — хладнокровно уличил меня во лжи Олдридж.

— Почему Вы в этом так уверены? — не собиралась сдаваться я.

— Во-первых, потому, что вы хлюпаете носом…

— Это всё аллергия.

— И на что же? — изогнул бровь мой оппонент и, не получив ответа, продолжил. — А во-вторых, в ванной нет унитаза — он находится в отдельной комнате.

— Знаете что?.. — с вызовом начала я, но мой голос сорвался.

— Что? — не собирался отставать Олдридж.

— Не хочу отчитываться перед Вами по поводу собственных слёз. Если я хочу плакать, значит, я буду плакать, — дребезжащим голосом заявила своё право на собственные слёзы я.

— Хм… Разумно, — ответил Роланд, явно не смутившийся моим состоянием, за что я была ему весьма благодарна, хотя и злилась на него сверх меры.

— Зачем Вы пришли? — нахмурилась я.

— Чтобы узнать, почему Вы плачете.

— Откуда Вы могли знать, что я буду плакать? Даже я не знала, — глубоко вдыхая и выдыхая, поинтересовалась я, пытаясь не пересекаться с собеседником взглядами.

— Вы мне расскажите причину Ваших слез? — проигнорировав мой вопрос, нахмурился Олдридж.

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Одна голова хорошо, но две лучше.

— У меня десять голов и ни одна не смогла ничего решить.

— Вам просто не хватало одиннадцатой.

Не выдержав давления, я повернулась спиной к Олдриджу и уперлась руками в корсет своих джинс, пытаясь вжать кулаки в бока, чтобы начать дышать тише. За следующие пять минут, не оборачиваясь на собеседника, я в подробностях рассказала всё, что у меня произошло: о том, что я ушла из университета из-за нехватки денег, которые уходили на судебные тяжбы с появившейся из ниоткуда Джудит; о том, что в последнее время в семье работаю только я и Эмилия; о том, что судья изначально был настроен против нас; о том, что все деньги, которые Роланд вытряс из хозяйки добермана в качестве моей компенсации, ушли на адвоката, который ничем нам не помог — лишь прикарманил наши сбережения; о том, что двойняшек увезли в другой город и теперь мы можем с ними видеться лишь по субботам; о том, что апелляция состоится лишь в середине июля; о том, что мы заранее проиграли, так как высшие судебные органы ясно дали нам понять, что настроены решительно не в нашу пользу.

— Джудит Фейн значит, — задумчиво произнес Олдридж, и я обернулась, чтобы увидеть его выражение лица. Оно было задумчивым, что вдруг немного меня успокоило.

— Что-нибудь придумали? — стряхнув с глаз слёзы и хлюпнув носом, спросила я.

— Тут и думать нечего, — сдвинув брови, пожал плечами Олдридж. — Не понятно, почему Вы сразу ко мне не обратились. Держите платок.

— Спасибо, — поблагодарила я, взяв из его рук белоснежный платок. Скромно высморкавшись, я вошла обратно в ванную, чтобы умыть лицо. Когда я снова вышла, Роланд разговаривал с кем-то по телефону.

— Истец Джудит Фейн. Опекун… — Роланд запнулся, после чего обернулся ко мне и спросил полушепотом. — Глория, кто являлся официальным опекуном детей?

— Мама, — непонимающе захлопала ресницами я.

— Как зовут маму? — терпеливо подтолкнул меня к правильному ответу Олдридж, и меня передернуло от того, как необычно из его уст прозвучало слово «мама».

— Одри Элен Пейдж, в девичестве Куинси.