Один из нас. Вояж, вояж

Я редко готовлю сам. В основном питаюсь готовыми блюдами, которые нужно только разогреть на водяной бане. Ем одноразовыми приборами из пластиковых тарелок на подносе — выглядит как еда в самолете. Хлеба не ем: мне не нравятся крошки. Раз в неделю хожу в ресторан. Обычно бываю во «Дворце Бангкока», где меня всегда ждут столик у окна и фирменный коктейль в подарок.

Саранья Раттанасрисакюльшай, по мужу Леблон, — жена жандарма на пенсии, на тридцать лет старше ее. Работа в ресторане помогает ей содержать ее семью из Шианг-Мая, что на севере Таиланда. Она рассказывает мне о своей стране, «стране улыбок», уговаривает поехать туда в отпуск: «Там хорошо. Там ты счастлив». Широко улыбаясь про себя, я отвечаю ей, что однажды обязательно там побываю, я все уже спланировал — можем ли мы увидеться сегодня вечером?

Раздвинув ей ноги, я внимательно изучаю ее половые органы и все, что вокруг: бедра, пах, лобок, промежность, анус. Она бреет лобок, оставляя маленький прямоугольничек размером с билетик на метро чуть выше больших половых губ. В этом месте волосы аккуратно подстрижены ножницами и напоминают образец офисного ковролина, жесткого и шершавого. Сбритые волосики постепенно отрастают, всего на миллиметр, не больше. Крохотные черные занозы, глубоко вонзившиеся в кожу, скопились вокруг вагины, словно выбрали ее местом встречи. Я провожу пальцем вдоль линии паха, с легким нажимом, как касаются кромки хрустального бокала, чтобы он зазвучал. Кожа проминается, образуя волнующую впадину. Она словно алтарь, к которому должно припасть лбом, словно кропильница или впалая щека. Анус напряженный, упругий, вжался, образовав пучок тонких морщинок в форме конуса размером с полнаперстка. Кончиком языка смачиваю отверстие, оно конвульсивно сокращается, потом аккуратно засовываю туда наполовину свой указательный палец и на секунду замираю — палец словно отрезало, чувствую едва уловимые сокращения вокруг своей фаланги, как будто ее задница сосет мой палец. Я вынимаю палец и подношу его к носу, прищурив глаза, тщательно и сосредоточенно обнюхиваю, глубоко вдыхая. Меж тем вторая рука, предоставленная сама себе, пробирается все выше и выше от бедра к промежности. Изящные большие губы под выступающим холмом Венеры — своего рода лобковой скулой — мягко приоткрываются в улыбке, по-азиатски вежливой и лучезарной. В атмосфере доминирующего розового цвета я продолжаю свое исследование: малые губы выделяются коричневым тоном с сероватым оттенком, будто они аккуратно подведены более темным карандашом для век. Я принимаюсь за клитор, деликатно раскрываю складки — иди сюда, малыш — и вознаграждаю его легким поглаживанием по головке. Ее перепончатое, блестящее, вагинальное отверстие оставляет меня в растерянности, мысли разбегаются, никаких сравнений в голову не приходит, с досады я ввожу в него один палец, за ним — второй. Машинально ощупываю внутри, ориентируюсь теперь уже вслепую в некоем теоретическом мире, представление о котором опирается на рисунки из школьных учебников и классические трактаты по сексологии, типа «Женское наслаждение»доктора Торджмана. Я шарю в женском генитальном аппарате в районе Точки G,тянусь своими слишком короткими пальцами к матке, яичникам, фаллопиевым трубам, названным так по имени Габриеле Фаллопия. Покончив с этим, несколько секунд не могу отвести взгляд от ее промежности, представшей во всей своей красе — поблескивающей и с фиолетовым отливом, губы чуть надулись, словно в кокетливой гримасе. Привстаю с колен, ноги слегка затекли, член твердый и напряженный, как лыжник на выходе с трамплина. Саранья Раттанасрисакюльшай улыбается — в таких случаях она всегда радуется и улыбается — и обхватывает меня руками. Она расслаблена, воплощая собой чудесную и мудрую философию удовольствия.

6

Я слег с высокой температурой. Организм плохо отнесся к вакцине от брюшного тифа. Реакция последовала незамедлительно: через час после первой прививки у меня начались головокружения и жар. Г-н Христофилос дал мне больничный на неделю. Надеюсь, продолжение программы вакцинации не будет иметь столь печальных последствий.