Один из немногих

Двое спутников Рейна, геолог Фрэнк и метеоролог Андрей, работали с обратной стороны станции и смотрели в другую сторону. Никто не видел, как тяжелая машина, постепенно ускоряясь, медленно скатывалась вниз по склону. Рейн что-то заметил, возможно, ощутил легкую вибрацию почвы, но было слишком поздно. Так или иначе, он обернулся и понял, что отскочить не успеет. Тем не менее, он успел повернуться боком, чтобы подставить под удар самую прочную часть скафандра, раму и дверцу. Человек сам по себе прочен, и полужесткий скафандр тоже, но оба никак не рассчитаны на удар многотонной машины…

Рейн оказался между краулером и корпусом метеостанции, как между молотом и наковальней. Как он не погиб на месте, объяснить было сложно. С другой стороны, шлем не пострадал, и аварийные надувные рукава тут же изолировали область разгерметизации, а поврежденная область наполнилась мгновенно твердеющей пеной. Андрей и Фрэнк, к их чести, не запаниковали и мгновенно вспомнили инструктаж. Освободив Рейна и убедившись, что шлем цел, он подключили его аварийным шлангом к СЖО американца и максимально быстро, насколько позволяла скорость краулера, доставили на базу, где из-за повреждений рамы скафандра пришлось протаскивать раненого механика через грузовой шлюз. Вся база уже была на ушах, и все боялись худшего. Телеметрия со скафандра пропала в момент удара, но по небольшому пятну тумана на стекле шлема было понятно, что Рейнхард еще дышит. Пока разрезали и сняли скафандр, текли драгоценные минуты.

— Мы сделали все, что смогли, — сказал Павел, когда Илья явился в лазарет со своей папкой. — Но полностью остановить внутреннее кровотечение мы не в силах. Мы оставили дренаж, и дышит он сам, но… Все очень плохо. Вы сообщили Земле?

— Сообщил, — кивнул Илья. — Еще когда вы с Биллом дали первую оценку. Я так понимаю, ничего принципиально не поменялось? Земля спросила, сколько есть времени в запасе.

— Как будто это имеет значение! — мрачно заметил Билл, оперировавший вместе с Павлом. — У нас нет такой аппаратуры, чтобы его спасти. Да и хирургические навыки здесь нужны серьезные.

— Вот я и сказал то же, что слышал от вас, — сообщил Илья. — Рейн может прожить еще недели две, если оба наших врача не будут от него отходить. Может, чуть больше. Потом организм начнет сбоить, отказ органов, смерть. И на это мы получили вот что. Приказ в письменном виде, прислан только что.

Илья достал из-за пазухи прозрачную папку и развернул бумагу, показывая всем присутствующим очень короткий текст.

ОБЕСПЕЧИТЬ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НА МАКСИМАЛЬНО ВОЗМОЖНЫЙ СРОК. МЕДИКАМЕНТЫ И РАСХОДНЫЕ МАТЕРИАЛЫ НЕ ЖАЛЕТЬ.

— Подписано обоими ЦУПами, — уточнил Дэйв. — Они это серьезно?

— Не знаю, — снова тряхнул головой Илья. — Больше всего я боюсь поверить в чудо.

— Если нам приказывают, — мрачно усмехнулся Дэйв. — То придется выполнять. Земля никогда не лезла в наши дела, но такой приказ мы получаем впервые.

— Если только это не отписка, — предположил Илья. — Мы и без приказа будем его вытаскивать с того света. Вам что-нибудь по врачебной части нужно?

— Всего полно, — Павел устало потер затекшие глаза. — У нас почти никто не болеет, сам знаешь.

— Окно откроется через четыре месяца, — медленно сказал Дэйв. — Плюс три месяца на полет.

— Без шансов, — беспощадно отрезал Павел. — И мы все это знаем.

Наступила тишина. Что еще можно сделать? Никто не знал. Но никто не собирался опускать руки. Есть приказ, значит, надо выполнять. Тем более, что он полностью совпадал с тем, что они и так бы делали без всяких инструкций. Пока Рейн жив, они будут его поддерживать.

Так прошли две с половиной недели, ставшие самыми мрачными в истории базы. Ученые продолжали работу по урезанной программе, остальные тоже делали свою работу. Врачи боролись со смертью, но Рейнхард постепенно угасал. Молодости и богатырскому здоровью тоже есть предел. Оставались считанные дни, когда можно было что-то сделать, а потом уже нечего и пытаться.

Настроение на базе хуже некуда, но многие еще не знают свежих новостей. Илья и Дэйв, каждый со своей кружкой растворимого кофе, сидят в куполе совершенно одни, глядя на мрачный рыжий пейзаж и на тусклое желтоватое небо. Вдали ярким треугольником вспыхивают посадочные огни, поставленные непонятно для кого.