Один из семидесяти

Но не нужно было быть атхарваном, чтобы понять, что Иотапа из породы крепких и сильных женщин. Об этом говорил не только ее гороскоп, но и особенности фигуры: ровная спина, пышная грудь и широкие бедра. Ее стать и формы радовали глаз мужчин независимо от их желания – ведь она излучала женское здоровье, а медный цвет ее пышных волос роднил ее с образом Ардвисатуры-Анахити – Ардви, как любовно звали дочь Ахура-Мазды простые маздаяснийцы.

Родив здорового ребенка, Иотапа на этот раз пошла на поводу у хитроумной Араски – впала в отчаяние, нахлынувшее неизвестно откуда. А уныние – страшный грех, тем более что уж она-то была одарена милостью богов даже большей, чем может располагать иная женщина. Но впервые внутри проскользнуло чувство тревоги и сомнения, за что Иотапа тут же была наказана, хоть и небольшим, но недомоганием.

Главный жрец обязан был лично заниматься ее лечением, ведущим непременно к выздоровлению. Однако после его вмешательства Иотапа почувствовала себя хуже.

Как наилучший Господь

Пускай догорит светильник и никто его не увидит.

Бог увидит.

Х. Л. Борхес

Народ стекался к храму. Оставив обувь перед входом, преклонив головы, правоверные входили внутрь.

Эштар оглядел собрание – народу набилось как обычно битком – все желали здоровья жене правителя. Пора было приступать к молитве. По отцу Эштар был из рода магов – особой высшей касты мидян, наделенных особыми способностями. Маги вызывали дождь, прекращали суховеи, могли заглядывать в прошлое и будущее, общались с высшими силами. Маги обладали поразительным врожденным чутьем, которое позволяло безошибочно угадывать как причины того или иного недомогания, так и способы борьбы с ним. По этой причине большинство из сородичей Эштара занимались врачеванием. Самые одаренные становились священнослужителями.

Главный жрец Эштар сегодня выступал в роли дастура[70] в главном храме Газаки. Это было не только его священным долгом, но и просто делом чести.

Нужно воспользоваться случаем и еще раз напомнить всем верующим, что злоучитель-иноверец в Авесте считается наиглавнейшим врагом правоверных. С появлением такого иноверца может случиться главная беда верующего – его духовная смерть.

Пришедшие помолиться располагались чуть ниже алтарной ниши, которая к тому же была скрыта от молящихся перегородкой. Каменный пол храма был застлан овечьими шкурами, на которые верующие обычно садились. Восемь мобедов были отделены от основной массы верующих каменным желобом, в котором стояла прозрачная вода.

Перед началом ясны[71] все священнослужители совершили омовение рук и преклонили колена у жертвенника, на котором предварительно были сложены ветки хвороста. У алтаря лежали предметы, подготовленные специально для ясны: чаша с ключевой водой, барсом[72], перевязь барсома, анар[73], топленое масло, дрон[74] и молоко. Причем, молоко было надоено собственноручно мобедом, готовящим хаому – при этом голова коровы была повернута на восток, а голова мобеда на юг.

Присутствующие в храме, омывшие лицо и руки перед входом в храм, также стали на колени. В правой руке каждого мужчины был зажат пучок веток тамарикса, количеством семь, с одним цветком в середине, у женщин веток было восемь.

Жертвенник был сооружен на небольшом возвышении в храме, у его южной стороны, потому как зороастрийцы всегда молились лицом, обращенным к югу.

Эштар сделал знак и атраван[75] со словами молитвы поднес к сложенному на жертвеннике хворосту лучину, зажженную от священного негасимого храмового огня. Молитва в храме читалась на авестийском языке[76]. Атраван был завернут в ткань с головы до ног. Оставались открытыми только глаза. Его дыхание не должно было осквернить священного храмового огня. Руки также были замотаны в чистую ткань. Атраван медленно поворошил длинными щипцами горящее дерево.

Ветки хвороста укладывались особым порядком на большом медном блюде. Хворост был собран самый чистый, от здоровых и молодых деревьев, потому огонь весело и громко потрескивал на блюде, легко перескакивал с ветки на ветку и вскоре превратился в единое мощное и ровное пламя. После этого атраван отложил щипцы и поклоном дал понять, что можно переходить непосредственно к ритуалу очищения.

Фраберетар[77] передал аберете[78], а тот Эштару поднос с необходимым набором предметов. Церемония началась как обычно с богослужения: литании и афрингана, в которых воздавалась хвала Богу Ахура-Мазде – Творцу всего сущего. Сраошавареза[79] занял свое место и сделал знак, что можно начинать. Ахунвар[80] прочитал сам Эштар. Молитва начиналась словами:

«Как наилучший Господь…»