Один коп, одна рука, один сын

Вот старичок в кресле-каталке почти все время плачет, не поднимая головы. Вот женщина, которая постоянно ходит в курительную комнату, где заодно пьет кофе, и это ее так взвинчивает, что она теряет над собой контроль, получает положенный укол успокоительного и не встает уже до вечера. Другая женщина не может вспомнить, что было минуту назад, не знает, поела она или нет и сколько уже здесь лежит. Ей поставили все возможные диагнозы, и теперь ею могла заниматься любая область психиатрии, но никто не мог ей помочь. А те, кого привозили после попытки самоубийства? Пару часов они были в хорошем настроении, а потом у них снова начинались тоска и апатия.

«Я слишком здорова, чтобы здесь оставаться», — думала Фрэнси. Таблетки и ванна, в которой она чуть не утонула, — этого мало, чтобы считаться попыткой наложить на себя руки. Нет, она не так уж больна и слаба.

И она снова уходила к себе в палату, лежала, переживала чужие печали. Ей пришло в голову, что, наверное, Фирму надо закрыть, а вместо нее открыть больницу для душевнобольных. Денег хватит, а спецалистов она найдет. К тому же у нее теперь есть собственный ценный опыт психического расстройства. Она могла бы консультироваться с доктором Лундином или даже сделать его главврачом.

Ему, кстати, позвонили и сообщили о состоянии Фрэнси. Доктор прислал ей длинную эсэмэску, в которой написал, что очень за нее беспокоится и, когда ее выпишут, ждет ее для более регулярных бесед и лечения.

Кроме него, родных и Крошки Мари, ни одна живая душа не знала, что Фрэнси в больнице, и все решили, что никому ничего и не надо рассказывать. Крошка Мари по-прежнему вела дела Фирмы. Сидеть в кабинете Фрэнси в казино было очень приятно. Руки у нее были совершенно развязаны, если речь только не шла о каком-то суперважном решении. Она могла вскрывать почту, имеющую отношение к делам Фирмы, но личные письма Фрэнси читала сама. Оплату счетов Крошка Мари собиралась поручить кому-то из своих юных учениц.

— Попытайся выбить побольше денег у Петроса и остальных, мы слишком долго их жалели и не доили как следует, — поручила ей Фрэнси. — Кристине придется пока обойтись только десятью процентами отмытых денег.

Крошка Мари кивнула и записала. Фрэнси закрыла глаза, она так устала, что еле боролась со сном.

— Ты, естественно, получишь компенсацию за повышенную ответственность, — добавила она. — А если кто-то будет спрашивать, куда я подевалась, то можешь что-нибудь соврать про отпуск с детьми.

При мысли о детях Фрэнси сразу же заплакала. Крошка Мари не знала, что делать, она еще не видела, чтобы Фрэнси так плакала. Это был другой плач.

Безутешный. Бездонный.

— Юханссона так и нет, — продолжила Крошка Мари, когда Фрэнси немного пришла в себя. — Но мы охраняем его семью и пытаемся выяснить, где они могут его держать. Бенни я пару раз навещала. Он в порядке, хотя ни Берг, ни Грёнлунд не могут добиться смягчения наказания. Но я договорилась, и ты сможешь его навестить.

Фрэнси кивнула.

— Еще пришло письмо от Элизабет. — Крошка Мари протянула Фрэнси конверт со штемпелем Кипра.

Фрэнси быстро пробежала глазами письмо, в котором коротко и ясно сообщалось о том, что Элизабет встретила любовь всей своей жизни и уже вовсю идет подготовка к свадьбе. Она открыла маленькую мастерскую керамики и вообще не собирается возвращаться в Швецию. Она желает Фрэнси удачи и даже передает привет «Перу и детям. Целую, обнимаю!».

— Ну да, ну да, — только и сказала Фрэнси и отложила письмо.

Опять наступило долгое молчание. Крошке Мари стало не по себе и захотелось уйти.

— Ладно, вроде все, — сказала она. — Я скоро опять тебя навещу, поправляйся.

И обняла Фрэнси.

Какая она стала хрупкая. Какой у нее теперь протяжный голос, а взгляд — отсутствующий, да и движения замедленные. Она забывает слова, внезапно теряет мысль, не может сосредоточиться, спрашивает, не попить ли кофе, хотя только что пили.

После ухода Крошки Мари Фрэнси еще несколько минут сидела в комнате для посетителей. Внутри что-то скребло, но только слегка.

Начиналась ломка: хотелось работать. Она пыталась придумать, что принесет новый день войны против Зака, но думать пока не очень получалось. В голове какая-то каша.

Она вышла из комнаты для посетителей и села на диван в холле. Телевизор работал, на полу перед ним сидела женщина, которая все забывала.