Один момент, одно утро

– И я не только поэтому рассказываю. Она, Лу, прелестная, просто прелестная женщина. Ты, может быть, ее запомнила – короткие русые волосы, парка, такое заостренное лицо, невысокая, худенькая.

Карен качает головой:

– Не думаю.

Анна осознает, что с ее стороны было глупо говорить такое; конечно, Карен вряд ли ее запомнила.

– Лу сказала мне в такси, что случилось, когда я еще не знала, что это Саймон, – осторожно продолжает она, не зная, как отреагирует Карен. – Я, конечно, не запомнила ее рассказ слово в слово, и она не описывала мелкие детали, но тем не менее помню, она сказала, что ни она, ни ты, никто другой ничего не могли сделать.

– А, – говорит Карен, постепенно вникая в суть рассказа Анны. – Может быть, ты права… – заключает она.

Но Анна видит, что не смогла ее убедить.

* * *

Карен тихонько закрывает за Анной входную дверь. Теперь подруга ушла, и она впервые за день остается одна. Анна предлагала остаться, но Карен знала, что ей это будет неудобно. Жизнь вместе в течение нескольких лет во время учебы в колледже и после позволили Карен узнать, что Анна любит и что не любит, почти так же хорошо, как и собственные предпочтения. Анна любит хорошо выглядеть, и ей бы не хватало собственных туалетных принадлежностей и одежды, не говоря про постель. И Стива. Поэтому Карен выпроводила ее не очень поздно.

Она возвращается в комнату. В камине горит огонь, хотя и от газа, и это напоминает ей Саймона. Впечатленный камином дома у Анны на Чарминстер-стрит, он открыл дымоход и сделал камин сам, предпочтя чистое, простое квадратное обрамление с камешками и прутьями из хромированного металла. При виде языков пламени, которые лижут круглые бледно-серые тени, Карен хочется закурить. Она роется в сумке на кофейном столике в поисках сигарет. Она совсем не заядлый курильщик – позволяет себе одну-две сигареты, когда рядом нет детей, что случается редко, лишь когда у нее стресс. Чтобы закурить, проще всего наклониться через Тоби, который по-прежнему беззаботно дремлет, освещенный огнем, и прикурить от огня в камине, хотя от пламени чернеет бумага.

Карен открывает окно и глубоко затягивается, позволяя дыму наполнить легкие. Ну и что, что это вредно? Обычно она отгоняет мысли о том, что эта ее привычка смертельна, но сегодня смакует их. Она ощущает, как яд обволакивает альвеолы, проникает в кровь и поражает рецепторы мозга. Она чувствует, как он несет ее ближе к смерти, ближе к Саймону…

И вдруг ее покачивает. Может быть, это из-за никотина, а скорее, потому что она одна. Она как тряпичная кукла, которую поддерживали окружающие – Молли, Люк, Филлис, Анна, – а теперь поддерживать ее некому. Ее ноги – просто мягкая, набитая опилками ткань, и из-за простроченных швов на бедрах и коленях она не может стоять самостоятельно. Карен садится на диван, чтобы не упасть. Ей хочется – нужно – поплакать, но она не может. Почему-то слезы появляются, когда она с другими, словно тогда она получает разрешение плакать. Но здесь, сейчас, когда она одна, когда можно рыдать, колотить диванные подушки, кричать, она почему-то не может. И даже не потому, что боится разбудить детей. А из страха, что если поддастся слезам, то потеряет себя окончательно. Она боится, что если расклеится наедине с собой, то расклеится совершенно и не сможет присматривать за Молли и Люком, организовать похороны, заботиться о Филлис или о ком-либо еще. Что если она рухнет, как дом во время землетрясения, то провалится в какую-то глубокую, темную щель и никогда уже не выберется оттуда.

* * *

Когда Анна возвращается домой, дверь заперта на два замка: Стива дома нет. Более того, он не сообщил, куда идет, и это значит, что она точно знает куда. В паб.

Вероятно, в тот, который расположен дальше по дороге, – хотя какая разница. Странно, что это вызывает у нее тревогу. Может, повезет, и она легко отделается – если он вернется пьяным до потери сознания, то просто рухнет на диван прямо в одежде и захрапит. Хуже, если он будет пьян чуть меньше: тогда он будет навязчив, возбужден, разговорчив.

Она только расстегнула лифчик, когда хлопнула дверь. Анна замирает, прислушиваясь, куда он направился. Топ. Пауза. Топ. Пауза. Топ. Идет сюда, поднимается по лестнице, его шаги гораздо более тяжелые и неуклюжие, чем когда он трезв.

Анна быстро надевает ночную рубашку – она и так беззащитна, ни к чему оказаться перед ним еще и голой.

Через несколько мгновений он распахивает дверь в спальню, латунная ручка ударяется о стену, где уже вмятина в штукатурке. В такой силе нет необходимости, но пьяный Стив не может соразмерять свои возможности.

Он не будет бушевать, Анна знает. Она уже проходила это и изучила модель его поведения. Обычно это начинается быстро, и гораздо хуже предполагать, что сейчас будет.