Один на дороге

— Я не думал. Вспоминал. — Меня не удивило это внезапное "ты"; время его настало, как только мы переступили порог дома, где оказались вдвоем, а весь мир остался где-то в стороне.

— Больше не вспоминай, — медленно проговорила она. — Прошлое кончилось. Его больше нет. Я только что попрощалась с ним. Есть только будущее. Оно рождается в этом вот огне. Завтра. Через год. Через десять. Я вижу его ясно...

— Что же ты видишь через год?

Она глянула на меня чуть прищуренными глазами; щека ее, освещенная огнем, была тугой и розовой, блики играли на лице, и казалось, что она улыбается, но она была серьезной.

— Там все хорошо. Меня заботит не то, что будет через год, а завтра. Беспокоит ...

— Что именно? Я думал, мне только кажется, что ты вдруг загрустила ...

Я боялся, что она ответит невыразительным: "Да нет... ничего...", после которого разговор сам собой угаснет, потому что невозможно оживить его назойливыми: "Нет, все-таки... Я же вижу..." Но Ольга ответила иначе:

— Не знаю... Как будто бы и не из-за чего, но... Только, пожалуйста, не надо потом говорить о женской мнительности, подозрительности, неуравновешенности — одним словом, обо всем, что говорят в таких случаях, чтобы только не признать, что мы обладаем более точной интуицией. Мужчины, разумеется, считают себя горячими сторонниками рассудительности и логики.

— Если это обо мне, — сказал я, — то к интуиции я отношусь с великим уважением.

— Женщины очень часто интуитивно отличают правду от лжи...

— Значит, настроение тебе испортила интуиция?

— Наверное...

— Что же она тебе подсказала?

— Ты ведь серьезный человек, — сказала Ольга, — и относишься ко мне серьезно ... Только не говори: "Мы знакомы лишь пару дней", и так далее. Можно быть знакомым с человеком десятки лет и относиться к нему никак.

— Ты права, — ответил я негромко. — Да и что удивительного в том, что я отношусь к тебе серьезно? Но вот ты? Для меня очень важно знать, как относятся ко мне, как и — почему, то есть насколько это серьезно.

— Груз прожитых лет давит на тебя? — спросила она не без иронии. Комплекс неполноценности — разве это возрастная болезнь? Как я отношусь к тебе — чтобы судить об этом, ты знаешь достаточно. Я ведь здесь! Почему? Для начала — ну, хотя бы потому, что тебе со мной лучше, чем без меня. Я тебе нужна. А для нас многое начинается именно с желания, с потребности быть нужной. Только не воображай, что такое чувство было присуще лишь эпохе неравенства. Равенство — не подобие, это разные вещи, и сегодня} как и всегда, мы будем думать, чувствовать и оценивать по-своему... Надолго ли? Откуда я знаю? Ни я, ни ты и ни одна цыганка этого не предскажет. Месяц. Год. Десять лет ... Но разве прожить такой год — мало? Нет, погоди, сказала она громче, заметив, что я собираюсь заговорить, — я хочу ответить и на тот вопрос, который ты не задал, но который вертится у тебя на языке: не слишком ли я легкомысленна, не стремлюсь ли к удовольствиям, и все такое прочее. Конечно, стремлюсь, как и любой человек ... То, о ,чем ты, наверное, подумал в первую очередь, для меня не самое главное, хотя и не последнее; ради этого я не стала бы ... во всяком случае, соблюла бы приличия. Если бы все проблемы решались в наши дни так легко, как эта...

Что-то кольнуло меня при этих ее словах, и я снова попытался перебить ее — и вновь мне не было позволено.

— Знаешь, я просто почувствовала, что ты — человек, которому я нужна не только по этой причине, — ты, кстати, сам еще и не знаешь, нужна ли я тебе именно так, — я тебе нужна всерьез. А таких людей, которым ты нужна всерьез, и которые чем-то нужны тебе, пусть ты еще и не знаешь, чем, но чувствуешь, что нужны, — таких встречаешь не каждый день и не каждый год, а встретив, не думаешь, насколько прилично или неприлично подойти к ним и, используя это самое равенство, сказать: не проходите мимо, вот я, здесь! Понял?

— Не совсем, — сказал я. — Если ты так хорошо почувствовала все с самого начала, как же ты могла сбежать куда-то, чтобы только случайность помогла нам встретиться во второй раз? Сбежать из-за какой-то ложной обиды ...

Она расхохоталась, звонко и неожиданно, так что мне тоже захотелось смеяться, неизвестно чему.

— Господи! — проговорила она сквозь смех. — Мужчины, повелители мира, проницательные создания! Значит, ты действительно думаешь, что я сбежала и провела ночь где попало?

— То есть...

— Нет, это чудесно, это просто неподражаемо! И ты — прелесть. Столько времени терпел... Я-то решила, что ты сразу догадался!

— О чем?

Наверно, выглядел я в этот миг глуповато, потому что Ольга расхохоталась снова.

— Да никуда я не убегала. Была все время у Варвары. И вышла из дому, как только услышала, что ты собираешься уйти. И еще в подъезде обождала, пока не хлопнула дверь наверху...

— Ничего подобного. Варвара мне сказала...

— Потому что я ее об этом попросила. Я стояла рядом с ней, когда ты звонил.

— Знаешь, — сказал я, — это жестоко. Она стала серьезной.

— Я уже говорила тебе: пренебрежения, обиды, обмана не прощу. В таких случаях — конец раз и навсегда.