Выражение ее немного усталого лица, до сих пор ясно означавшее: "Танцую с вами, потому что мне нравится танцевать, и потому, что отказать было бы невежливо, но только не подумайте, что вы во мне вызвали хоть малейший интерес, - выражение это изменялось, и она взглянула на меня с любопытством. Но где-то было во взгляде и другое: "Милый мой, все эти подходцы я давно знаю",
- И спасать вас надо, конечно, любовью?
Танцевал я достаточно однообразно, без фантазии.
И в этом тоже чувствовал себя виноватым: она, безусловно, заслуживала лучших партнеров. Но если бы я стал думать о фигурах танца, то не смог бы думать о своих словах. А они почему-то казались мне важнее.
- Любовью? Смотря как понимать... Где-то сказано: "Красота спасет мир", - у Достоевского, кажется? Не любовью, как действием, а самим пониманием того, что такое чувство действительно существует на свете, что оно - не выдумка и не иллюзия. Нет, дайте досказать. Я не собираюсь приставать к вам, просить телефон и назначать свидание, Любовь - двоякое существо, сильное своей плотской стороной, но неодолимое духом. Не обижайтесь, но издали вы показались мне плотью.
- А теперь - духом? - Она улыбнулась.
- И тем, и другим. Духом - не слабее. Наверное, именно такому сочетанию надо поклоняться, если поклоняешься любви.
- Мужчину, понимающего это, встречаешь редко. Особенно...
- Особенно в армии, хотите вы сказать?
- Нет, почему же... Особенно теперь, когда мужчины жалуются, что эмансипация отняла у них все права и радости жизни.
- Эмансипация? Но женщина властвовала всегда - среди настоящих мужчин, во всяком случае. Ей всегда поклонялись.
- И вы тоже?
- Боюсь, что у меня до сих пор это не получалось. Не знаю, почему. Может быть, не встречалось женщин, достойных того?
- Нет, - покачала она головой. - Именно поклонение и делает женщину женщиной. Без него она - гадкий утенок, и ваша обязанность - увидеть в нем лебедя, если даже никто другой не видит этого. Раз вы понимаете - вам удастся.
- Пока не удавалось.
- А такая способность иногда зреет долго. И торопить ее нельзя, как нельзя раскрыть цветок насильно. Но если у вас есть потребность в этом - оно придет.
- Спасибо, - сказал я. И не удержался: - А он тоже увидел в вас утенка? Ваш спутник?
- Мой муж? Ну нет, конечно, этого увидеть он не успел. Но он из тех, кто не поклоняется ничему на свете - и все-таки пришлось. А это во много раз дороже.
- Наверное, это нескромно, но все же осмелюсь... Он - ясно, тут нечему удивляться. А вы?
- А я - зеркало, я отражаю чувство и возвращаю его. И еще ... Временами я должна смотреть на кого-то снизу вверх.
-- И он того стоит?
Музыка кончилась, музыканты зашевелились, вставая, Я поцеловал ей руку.
- Спасибо.
- Вы были правы, говоря о спасении, - сказала она. - Если человеку плохо, очень плохо, в чем он может найти спасение, если не в любви? Я желаю вам этого.
- Вы полагаете, мне плохо?
- Так мне показалось, - сказала она. - Но все еще поправимо. Красота спасет мир - значит, мир спасет женщина.
Я отвел ее к столику, помог сесть - давненько не приходилось мне делать ничего подобного, и я удивился: выходит, ничто не забыто, не ушло из памяти - и поблагодарил ее мужа, а он снова ответил мне только глазами. Я направился к своему столику, зная, что больше танцевать сегодня: не стану, ни с нею, ни с кем вообще. Чтобы не разрушить впечатления. Какого? Я и сам не знал. Нет, я в нее не влюбился, конечно, я был очень далек от этого; кроме того, будь я волен выбирать, я бы выбрал кого-нибудь другого, не столь яркую женщину и не настолько уверенную в себе; мне всегда нравились тихие, те, что сидят в уголке - правда, обычно они не остаются такими надолго... Нет, ни влюбленности, ни намека на увлечение не было здесь, эта женщина (даже имени ее я не узнал, не спросил) существовала для меня скорее как некая отвлеченная, теоретическая величина; и все же что-то новое возникло с нею в жизни, какое-то новое настроение, новая струна, чей звук был пока слишком слаб, чтобы можно было точно определить его... Я сидел за столиком, вертя в пальцах сухую рюмку, размышляя и прислушиваясь к себе. Мир спасет женщина? Может быть. Только не мой. Мои любови отшумели. Осталось то, что называют сексом, похотью или естеством - название не меняет сути дела; да и, оставаясь, оно уже перестало что-либо определять и диктовать. Для одной жизни, подумал я, достаточно одного взрывчатого вещества, а тротил и женщина - это уж слишком...
Глава вторая
I