Один на дороге

Он включает стоящий на столике проигрыватель, опускает иглу. И когда звучит "Майскими, короткими ночами", садится на узкий диванчик рядом и глядит куда-то далеко - за окно, за стены соседних высоких домов, за облака, за горизонт, - глядит в былое...

Еще на тысячу километров восточнее сухонькая старушка сидит на лавочке подле зарослей малинника на обширном - теперь таких не дают - участке подмосковной дачи, недалеко от домика, которому лет пятьдесят, и по сравнению с нынешними виллами он выглядит бедно. Старая женщина пишет, пристроив большой блокнот на коленях. Несколько книг по истории на русском, немецком, английском, топорщась закладками, лежат на скамейке рядом ...

А тысячи на две километров западнее этой дачи, по аккуратной, чистой улице большого города едет человек в не новом, но ухоженном "трабанте". Он едет внимательно и дисциплинированно, как, впрочем, и остальные водители вокруг; на лице - спокойствие и удовлетворение жизнью, он бессознательно мурлычет под нос, автоматически переключая скорости: "Майн шатц, майн шатц матроз-ин-зее ..." Мало кто теперь помнит эту песенку, когда-то служившую гимном эскадры тральщиков на Остзее - до самого мая сорок пятого года; да и сам ездок вряд ли вспомнит ее по заказу, а тут вот она как-то вынырнула на короткое время из памяти, и он напевает ...

А в городе, в котором происходит пока действие, в двухместном номере гостиницы человек с трубкой в зубах порывисто встает со стула, на котором сидел перед пишущей машинкой, и делает несколько шагов по комнате.

- Мало, - говорит он. - Все не то. - Трубка во рту почти не мешает ему говорить: привычка... - Мне надо отыскать хотя бы одного живого человека... Только убей, не знаю как.

Молодая женщина, завершающая перед зеркалом сложную подготовку к выходу на люди (любой живописец пришел бы в отчаяние, если бы ему каждый день приходилось начинать и завершать одну и ту же картину, пусть - шедевр, он не выдержал бы, а вот женщины как-то мирятся), успокаивающе говорит:

- Найдем. Если не ты, то я.

- Н-да? Каким же это образом?

- Каждого, кто будет со мной заговаривать, я стану спрашивать об этом. Собирайся, пойдем обедать.

- Как будто в этом городе можно пообедать, - саркастически говорит человек с трубкой, но все же закрывает машинку чехлом.

- Попробуем просто спуститься в ресторан.

- И там все опять будут принимать тебя за мою дочь?

- Это неважно, - говорит она. - Все равно я тебя люблю ...

Вот так живут в один момент времени разные люди. Связь между ними пока не ясна. Ее просто нет, этой связи. Но это - неподвижный срез. Время идет, и связь возникает.

IV

Итак, Лидумс улыбнулся, а я - нет. Хотя посмеяться над своей былой глупостью иногда бывает даже приятно: так подчеркивается пройденное с тех пор расстояние и хотя бы косвенно напоминается о своих нынешних достоинствах. Но даже думать о собственных добродетелях, настоящих или воображаемых,, мне не хотелось; вообще я не желал думать о себе: самоанализ, по-моему - занятие для пенсионеров. А главное, мне как-то ни о чем сейчас не думалось.

Мы выбрались на поверхность без особой лихости: возраст берет свое, хочешь ты с ним считаться или нет. Кое-как отряхнули комбинезоны, пожмурились от света; после подвального мрака день казался ярким, хотя на дворе стояли сумерки и нудно моросило. Привезшая нас машина, почему-то крытый УАЗ медслужбы, ожидала поодаль, за уже выставленным оцеплением. По соседству с развалинами, на выровненной площадке, стояло несколько бульдозеров с как-то растерянно задранными ножами, поодаль понуро склонили шею два экскаватора, еще поодаль виднелась пара вагончиков на колесах, лежала куча теса - наверное, для времянок. Строительство, видимо, затевалось нешуточное, и я почти понял, что имел в виду полковник, предупреждая, что времени у нас будет не так-то уж много. Однако согласиться с этим я не мог. И почувствовал, как поднимается во мне раздражение. Даже порадовался ему: сильных эмоций я не переживал уже давненько. Для раздражения были причины. К своей работе я всегда относился очень серьезно. Это не бирюльки. Мы рискуем жизнью - своей и (порой) подчиненных, подчиненных и - порой - своей. И экономить время на нашем деле способны разве что слабоумные.

Так я и сказал Лидумсу, как только мы уселись в кузове, майор утвердился рядом с шофером, и мы тронулись. Полковник улыбнулся мне самой обаятельной из своих улыбок.

- Дай я введу тебя в курс, - предложил он. - Ты еще не все понял. Стройка не городская, не областная - она на контроле в Москве. Государственного значения. Так что, как ты сам разумеешь, Москва будет жать на область, область - на город, а на кого останется жать городу, если не на нас?

- Не очень-то. Мы не город и не область, мы - армия.