Один на дороге

— Шестиэтажный, — сказал я хмуро. Об этом доме мне говорить не очень хотелось, с ним было связано многое, и не всегда радостное, хотя в общем бывало всяко. Именно сейчас, в момент, когда она заговорила, я пытался убедить себя в том, что дом этот — всего лишь обиталище моих старых знакомых, и ничто иное. Я уже почти уговорил себя, когда Ольга вспугнула мысли.

— Кто там живет?

Спрошено это было тоном светской дамы, боящейся унизиться общением с людьми не своего круга. По меньшей мере, неуместно.

— Во всяком случае, зто не вокзальная публика.

— Вокзалов я как раз не очень боюсь, — сказала она уже иначе, как бы задумчиво. — Там, на худой конец, есть милиция.

— Бы, кажется, очень напуганы мужиками, — не удержался я. Она ответила сразу же:

— Да.

Я покосился на нее. И в самом деле, так оно и должно было быть. И не только из-за ее красоты; она даже сейчас, рядом со мной, человеком зрелого возраста, шла очень вызывающе, как бы заявляя каждым шагом, каждым движением бедра, каждым поворотом головы:

"Вот иду я. Заметили? Хочется подойти? Попробуйте…" Причем в этом "попробуйте" не содержалось угрозы, скорее — легкая подначка: "Слабо ведь подойти, а? Ну, рискните же!.." Поэтому легко было поверить, что "рисковали" часто.

— Может быть, вы сами виноваты?

— Нет, — убежденно ответила она. — Умный человек понимает, что все это ровно ничего не значит. — Она сразу догадалась, что я имел в виду, наверное, доброжелатели уже не раз делали ей подобные замечания. — К сожалению, умных — меньшинство. Но разве из-за этого надо скрывать свою суть? Да, мне приятно нравиться — к ничего больше. — Она глянула на меня и улыбнулась. — Вы ведь знаете.

— Ну… — начал я.

— Именно. И совсем не потому, что вы не проявили настойчивости. Стало бы только хуже: мне пришлось бы подумать о вас нехорошо.

"А мне-то что до вашего мнения", — подумал я, но вслух не сказал этого, а лишь вернулся к началу разговора.

— Не беспокойтесь, там хорошие люди. Военный в годах и его жена.

— У вас есть знакомые среди военных?

— И немало, — сказал я.

— Они кажутся вам интересными людьми?

— Как кто. Как и среди всех остальных.

— Не знаю, — сказала она, — мне они кажутся людьми достаточно ограниченными.

— Ну, с этим я не согласен, — возразил я. — Армия настолько велика, что люди в ней бывают самые разные.

И в самом деле, подумал я. Мы редко пытаемся понять, что такое армия, в самом общем виде. Армия — это особая страна, особое мировоззрение и образ жизни. В армии есть все, что есть в гражданской жизни, и сверх того многое, чего в ней нет. В армии есть своя аристократия и свой плебс. Своя интеллигенция и свои тупицы. Свои ученые и писатели. Свои артисты и композиторы. Свои таланты и бездари. Свои изобретатели и исполнители. Свои художники и инженеры. Свои философы и люди действия. Люди необходимые и люди случайные. Люди принципа и конъюнктурщики. Свои спортсмены и свои гиподинамики. Свои герои и свои трусы. Свои независимые и свои подхалимы. Свои мечтатели и свои прагматики. Свои карьеристы и свои работяги. Свои удачники и неудачники. Свои трезвенники и пьяницы. Свои мудрецы и свои дураки; правда, говорят, что уж если дурак армейский, то он всем дуракам дурак. Может быть. Но какими бы ни были люди в армии, они — кроме всего прочего, или прежде всего — солдаты, люди приказа и подчинения, люди не самой легкой судьбы…

Я чуть было не проскочил мимо нужного нам дома и остановился в самый последний миг. Ольгу, кажется, охватила нерешительность, она смотрела на меня чуть испуганно. Я взял ев за руку и сказал строго: "Ольга, не советую пререкаться со старшими, куда попало я вас не повел бы, можете мне поверить. Пошли!"

Мы вошли в тесный, кособокий лифт; дергаясь и поскрежетывая, спотыкаясь на каждом этаже, он тем не менее поднял нас на нужную высоту. Мы вышли; на двери была все та же табличка со знакомой фамилией,

И я позвонил.

II