Один на льдине

Так этапом из Москвы на Урал я оказался в Харьковской тюрьме. Тюрьма находится на Холодной горе — так место называется.

Тогда там была крупнейшая в стране "пересылка".

Все ночью. И, наверное, это гуманно, поскольку происходящее кажется сном. Подгоняются "воронки", лают овчарки, орут и матюгаются конвоиры, затворы щелкают — идет психическая атака.

— По одному выходи!

Выходим.

— Руки за голову! Садись!

Фонариками светят, считают поголовье. Сидишь на корточках, ноги затекают. Хочешь на колени встать — нет. Кричат:

— Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте — стреляем без предупреждения!

Известное дело: вологодский конвой шутить не любит.

Но то, что я увидел на Харьковской тюрьме, превзошло все мои самые мрачные ожидания. Там били всех подряд, и чем ни попадя. Оно и понятно. Сидишь ты, к примеру, по месту жительства в Москве. Побил тебя охранник, а ты выйдешь и на шее ему резьбу сорвешь, как голубенку. Тут же — все транзитные, залетные. Можно представить себе огромного удава, заглотившего жертву и пропустившего ее сквозь себя: где там голова? Где желудок? Где выходное отверстие? Тускло светят фонари. Темно, но ты чувствуешь окружающую тебя грязь, видишь загаженный асфальт двора. И попарно, попарно, подгоняя прикладами и пинками, матом и оскорблениями вас ведут куда-то из темноты в темноту…

— Козел дратый!.. Чмо!.. Тварь!.. Руки-ноги обломаю! — это кричат конвоиры.

Тиха украинская ночь!..

Кто-то из бывалых пытается одернуть конвоиров. Его самого выдергивают из колонны и бьют так, что слышен хруст костей да сдавленные стоны…

Бывалые же и говорили, что в харьковской беспредельщицкой тюрьме главное — молчать, окаменеть. Что нас сюда транзитом, а на месте дислокации все будет несколько иначе и будет нечто похожее на жизнь. Не один я, наверное, был потрясен увиденным.

Привели в "вокзал". Час… Два… Три часа сидим безо всякого малейшего движения. Потом унизительная процедура раздевания догола: вещи на прожарку в дезокамеру, где температура под сто градусов. Смерть вшишкам. Сейчас, наверное, прожарка не проводится. Господа, которые под видом коммунистов правили государством, устроили народу "разгон" и сбондили у него электростанции. И где ж эти сто градусов взять?

Все вещи кучей. После разберетесь, где и чья рванина. И пинками по коридору — стричься. Голого, заметьте.

Стригут местные зеки такой машинкой "чики-чики", которая, как старческий беззубый рот: что не прожует — то и так проглотит. Под этой тупой машинкой не один зек от болевого шока помер. Волосы заминаются и с силой выдергиваются. Тут лысому позавидуешь! Выходишь уродом после этого покоса — ладно, что голова в полоску — тоже нехай, но тебя гонят и гонят дальше голого, босого по каменному коридору с анфиладой камер. Как показывают в кинофильмах про немецкие концлагеря и газовые камеры.

К утру, когда уже брезжил рассвет, распихали нас по камерам Харьковской пересылочной тюрьмы.

5

То, что камеры эти человек на двадцать — в данном случае малосущественно. Если в бане нету пару — полезай, дружок, на нары. Нар на всех — всего две пары. Две пары. Эта тюрьма не предусматривает даже временного места жительства. Сиди на корточках, прислонясь к той же всесоюзной "шубе", только "шуба" эта крашена известью, а в извести разведен дуст-гексохлоран, чтоб из тебя расконвоированная вошь на свободу не выскакивала. Ты сидишь — и она пусть сидит. Никаких постельных принадлежностей. В других тюрьмах давали тебе хоть комковатый матрац и черную матрасовку, подушку со ржавой наволочкой и кусок вафельного полотенца, на каких гробы в ямки спускают, размером пятьдесят на пятьдесят. Здесь валяются на нарах какое-то рванье, на котором уже не один зек издох. Все и будь доволен. В камерах забито все пространство, негде приткнуться. Не на что лечь, если нет телогрейки. Это вам, милые, не автобуса ждать на трамвайной остановке.

Кормили водой с добавлением муки-тёрки, что называлось супом. Давали кипяток-вар и кусочки серого крупитчатого рафинада.

"Подогрева" с воли нет, ибо никто не знает где ты находишься. Ты на этапе. От кого мне и ждать-то было? Маме в Москве сказали, что я отослан в Сибирь. А для нее Сибирь — это Магадан, это порт Ванино, но уж никак не Харьков, дорога на который проходит у нас в Конотопе за огородом.

В общей сложности по разным, но однообразным камерам я просидел вот так на корточках около месяца. Чего из камеры в камеру тасуют? Почему? Это знают одни начальники. Знают и молчат. И ты молчи. С вещами на выход — и все.

6

Но вот повели нас в баню. Водили раз в десять дней, но в первый привод я впал в ступор: дали какую-то тряпку неизвестного назначения, один кусок хозмыла на десять человек и такое незабываемое ощущение, что в этой бане легче испачкаться, чем помыться.