Один на один. Бессоница

Иногда он исчезал без следа, иногда появлялся снова. Особо не надоедал и говорил мало. За шесть дней Евгений догадался, что доброжелатель считывает эмоции других.

Когда не хотелось никого видеть, странный спаситель не показывался, предоставляя в полное распоряжение напоминавшую гостиничный номер квартиру-студию. Евгений бесцельно бродил от окна к двери, немного смотрел телевизор, но больше спал и боролся с головокружением. И думал, осмыслял. И чем дольше осмыслял все, что случилось, тем тяжелее делалось на душе.

Когда тревога одиночества стискивала горло тоской невыплаканных слез, Сумеречный Эльф без просьбы и призыва появлялся. Так же случилось и в этот вечер. Евгений устало рассматривал яркие закатные отражения в стеклах далеких многоэтажек, когда раздался спокойный задумчивый голос:

– Тоскуешь?

– Да.

– Я тоже тосковал поначалу…

– А потом? – наивно и непроизвольно поинтересовался Евгений.

– А «потом» не было. «Потом» продолжается и сейчас, – порывисто ответил Сумеречный Эльф и едва ли развеял сгущавшиеся тучи беспробудной печали.

– Разве ты на солнце не можешь смотреть? – не совсем понял Евгений.

– Я не про солнце, – улыбнулся, как маленькому, собеседник, при этом между его бровей залегла мрачная складочка.

Евгений удивленно повернул лохматую голову, вопросительно поглядел на собеседника и осторожно произнес:

– Не думал, что у таких, как ты, могут возникать какие-то проблемы. Ведь вы все такие сильные и не считаетесь ни с кем. Вы же… Вы свободны в выборе! Вот! Вы свободны!

Собеседник снова улыбнулся с унизительным снисхождением к неразумному ребенку, забавному, но глупому детенышу. Так же часто смотрел отчим, когда преисполнялся решимости чему-то поучить пасынка. Он никогда не кричал и не бил, совсем никогда, но уничтожал этим заботливым презрением.

Евгений поморщился и наклонился вперед, сцепив руки между коленей так, что побелели костяшки. Он сидел на диване, ссутулив плечи, приобретая сходство с обиженной горгульей, прилепленной к стене собора в качестве водостока.

– Надеюсь, ты знаешь, что далеко не все проблемы решаются силой. Да и счастье не измеряется свободой, – ответил Сумеречный Эльф, пусть с насмешкой, но без холода. Нотаций он читать не собирался. Сходство с отчимом, к счастью, пропало. Древняя сущность старательно вела себя не как великий мэтр, а, скорее, как старший брат, которого у Евгения никогда не было.

– Счастье… Ну… ты же много знаешь обо всем! А знания – сила, правда ведь? – немного повеселел Евгений. – Ты же знаешь все обо всем. Почти.

– Вот именно – «почти». Я не знаю собственной судьбы. И вот там, где не знаю чужие судьбы, значит, мне предстоит вмешаться.

– Только из-за этого ты мне и помог? А если бы кто-то другой умирал в канаве, ты бы прошел мимо? Даже зная, как уберечь его от падения?

– Получается, что так. Потому что вмешательство – еще хуже, – болезненно вздохнул Сумеречный Эльф, как будто задели его самую глубокую незаживающую рану; он отмахнулся: – Не обращай внимания. Ты-то жив.

Воцарилась неприятная неискренняя тишина. Разговор не приободрял, а новые детали правды о силе Сумеречного Эльфа только заставляли все глубже смыкать створки ненадежной раковины отчужденности.

– Жив. А жизнь бессмысленна, – беспричинно подытожил Евгений. – Такая жизнь. Да и вообще… жизнь.

Утверждение прозвучало спокойно и покорно, точно пересказанная на уроке аксиома из учебника геометрии. Евгений не знал, какого эффекта пытался достигнуть. Родители обычно злились на подобные его демарши, а Эльф не реагировал, как будто соглашаясь. Может, понимал кое-что лучше обычных людей, может, наоборот, не понимал совсем ничего.

– Был здесь один такой же «фрукт», – отозвался спокойно и сдержанно собеседник. – И не только здесь. И в других мирах были. Такие же.

Гнев! Неприязнь! Они всколыхнулись в душе Евгения шипящим клубком змей: его посмели с кем-то сравнить, примазать к бестолковому большинству. Такой же! Кто-то посмел копировать его, неординарную и неповторимую личность.

– Злишься, – усмехнулся Сумеречный Эльф. – Пытаешься довести меня, ждешь, когда же на тебя обрушится пресс воспитательного гнева. Ты так привык к нему за шестнадцать лет… Тяжелый пресс жестокого молчанья. Или крики: «Все ради тебя, для твоего блага, неблагодарный мальчишка». Этого ведь ждешь? Но не дождешься.

– Я не… нет! – вздрогнул Евгений, понимая: чужое непознанное существо может просто уйти. Плюнуть и бросить.

– Я не строгий отец. Я путеводный ворон на твоем пути «по ту сторону», – подхватывая мысли, ответил Сумеречный Эльф. – Но по этой жизни ты идешь самостоятельно, один на один с собой. Что же касается бессмысленности… Я пришел к выводу, что все имеет смысл, даже его отсутствие.

– Парадокс, – отозвался Евгений, как доморощенный профессор.

– Парадокс – это уже не столь пустая материя, как бессмысленность. Тот же парадокс в вопросах начала и конца. Есть жизнь и вечность. Остальное – лишь отрезки времени, которые тоже не обладают ни началом, ни концом. Хотя вряд ли тебя волнует такой оттенок смысла.