Один плюс один

— Что касается экипировки — думаю, да. А вот насчет опыта… Они не бессмертны, и подготовка у них, конечно, похуже, но не стоит недооценивать и их: все они профессионалы и, кроме того, имеют духовный сан.

— Батальон Всех Святых! — хмыкнул я. — Кстати, сколько их?

— Точно не знаю, но, думаю, десятка три-четыре.

— И все они приехали сюда? — голос Эльвиры дрогнул, зазвенел испуганным серебром с черными переливами.

— Вряд ли. Но человек десять он с собой прихватил наверняка. Возможно, к ним подключился и кто-то из местных.

— Что-нибудь еще о нем известно? Как он выглядит, во что одевается, как предпочитает действовать?

— Вот, — Генрих протянул мне фотографию.

Крепкий широкоплечий мужчина лет сорока, с густой бородой и кустистыми насупленными бровями, из-под которых на меня глядели пронзительные, глубоко посаженные глаза. Сероголубая сталь холодного, нечеловеческого рассудка, облаченная в тело двуногого вепря. На человеке была незнакомая мне форма без погон, со множеством накладных карманов.

— Фотография сделана три года назад, — пояснил Генрих, когда я передал снимок Элис. — Форма — того самого подразделения. Но надевают они ее только на операцию. А так ходят в штатском. Действовать они предпочитают наверняка: долго «вычисляют» твое убежище, а потом являются днем, когда ты практически беспомощен.

— Но это подло! — воскликнула Эли, и мы с Генрихом не удержались от улыбок.

— Это война, девочка, — мягко, как ребенку, пояснил Генрих. — А на войне все средства хороши. Особенно когда они позволяют уничтожать противника без особого риска для своих. Хотя при необходимости они действуют и ночью. Вот, пожалуй, и все, что мне известно.

— Негусто. Сколько осталось в городе наших?

— Мы трое — и все. Ну, если не считать тех двоих, которых приобщили вы, Эльвира.

— Тех двоих можно не считать, — хмуро бросил я. — Ты намерен отсидеться или попытаешься скрыться из города?

— Еще сам не знаю, — он раздавил очередной окурок в пепельнице, — но вам я бы советовал перебраться в другое убежище.

— Спасибо. Об этом я и сам подумал. Если нашел ты — найдут и они. Может, нам стоит действовать сообща? Как нам тебя найти в случае чего?

— Я сам вас найду.

— У меня есть кое-какой арсенал. Могу поделиться.

— Спасибо. У меня — тоже. Ну что ж, я узнал все, что хотел, и предупредил вас. Теперь мне пора. Надеюсь, еще увидимся. И смените убежище — не тяните с этим.

— Ладно, понял. Земля тебе пухом!

— К черту!

Мы оба невесело усмехнулись нашей старой шутке, и я проводил Генриха до дверей.

— Кстати, Влад, — окликнула меня Эльвира, когда дверь за нашим гостем закрылась, — я понимаю, сейчас не до того, но у меня есть еще новости. Меня пригласили на банкет — как ты думаешь, к кому? — К Ахметьеву!

— Ого! Где ты успела подцепить этого босса мафии?

— Ну, не самого босса — его племянника.

— Понятно. И ты хочешь…

— Сделать то, о чем ты сам не раз говорил. Ведь мы — «санитары города»?

Да, Эльвица действительно восприняла мое высказывание слишком серьезно. Но к Ахметьеву и его людям я подбирался уже давно, и упускать такой шанс не стоило. Эх, поохотимся напоследок на крупную дичь, пока не началось сафари на нас самих!

— «Санитары»! И лучшие друзья гробовщиков, — усмехнулся я. — Вижу, что ты и делом тоже занималась. Что ж, Монах Монахом, а навестить Ахметьева надо!

Я с удивлением ощутил, что моя «жизнь» вновь обретает вкус и поблекшие за годы краски. Неужели я все время искал себе достойного противника, сам того не осознавая? Совесть, «санитарная миссия», жалкие попытки бандитов обороняться — ерунда и чушь собачья! Мне нужен был настоящий противник, настоящий риск, настоящий азарт!

Кажется, мне надоело бродить по игре под названием «жизнь», включив режим неуязвимости!

Или…

Или я неосознанно стремлюсь к собственной гибели, к окончательной смерти?!

Нет, только не сейчас, когда у меня появилась Элис!

* * *

Два тела, погруженные в прозрачный студень, на высоких, похожих на надгробия, постаментах, под мерцающим светом бестеневых ламп.

Голос.

— Эксперимент переходит в критическую фазу… сценарий предусматривает повышение… экстремальные условия… толчок… скачкообразных психофизиологических изменений…

Тревожные багровые сполохи, черный мрамор монумента дает трещину.

Никак не удается разглядеть лицо склоняющегося надо мной.

Надо мной ?!

* * *

Сон, который приходит вновь и вновь. Обрывки слов сменяются, голоса исходят разными цветами, сплетаются, текут, цепляются друг за друга шероховатыми краями — но основное остается неизменным: смазанное лицо, склоняющееся над двумя телами на высоких, похожих на надгробия…

Тела!

Два тела!

Я должен знать, кто эти двое!