Один плюс один

Я говорю, а ты не понимаешь,
Не то чтоб невнимательно внимаешь —
И шляпу с уважением снимаешь,
И смотришь, как колеблется гортань,

Но в смысл тебя конфеткой не заманишь,
И нет тебе в том смысле ни черта.

Я говорю, а ты не понимаешь,
Кусаешь губы, кулаки сжимаешь,
То вдруг по-украински: «Як ся маєшь?»,
То вдруг по-русски: «А пошел ты на…»

За сигаретой сигарету смолишь,
И все ж не понимаешь ни хрена.

Я говорю, а ты глядишь с укором,
Не понимаешь, и поймешь не скоро,
Своротишь горы и построишь город,
Но пониманье, мой искусный джинн,

Уже не ссоры, и еще не споры,
Когда мы каждой жилкой задрожим

От пониманья. Ты не понимаешь,
Тебя влечет пустая кутерьма лишь,
По кругу ты, как пони, ковыляешь,
Я в центре круга, будто столб, стою,

«Ешь, — говорю. — Вот хлеб. Он задарма. Ешь!»
А ты не хочешь хлеба, мать твою!

Снег

У снега — свои причуды,
У первого — вечный праздник,
Он необъясним и чуток
К дыханью рябины красной,

Коснется легчайшей кистью
Акации, дома, лавки,
И пахнет лимоном кислым,
А кажется — медом сладким,

И вот отступает небо,
И вот наступает нега,
Как будто живешь от снега
До снега, и вновь — от снега…

Зимняя ночь

Зима расцветает ночной хризантемой,
И кошки орут — мимо ритма, не в тему,
И знать бы — откуда мы, кто же мы, где мы,
А лучше не знать.

А лучше идти по скрипящей пустыне,
Нанизывать рифмы, как небо, простые,
На жаркую нить, что и в стужу не стынет,
В предчувствии сна.

Помойка-монблан во дворе громоздится,
Костер двух бомжей, как слепая жар-птица,
Белеет в незрячести крыш черепица…
Не зреньем, душой

Я вижу их — крыш черепичные плеши,
Помойные баки, где бомж, точно леший,
Угукает радостно: «Камо грядеши?!
Эй, брат, хорошо!»

Эй, брат, закуси золоченою шпротой,
Эй, брат, мы с тобой — арестантская рота,
Узнать бы — каков ты, откуда ты, кто ты,
Да мимо бреду,

И некогда остановиться в смятенье,
И некогда вспомнить: где люди, где тени,
Где стены, где склоны, где дуба кряхтенье
Под снегом в бреду.

Мы