Один плюс один

Жил на свете Авдей —
Ортодокс-иудей,
Был обрезан, кошерен, пейсат.
Рядом жил Моисей —
Окинавский сенсей,
С макиварой творил чудеса.
Дальше жил Нгуен Нах —
Православный монах:
Четки, ряса, подрясник, клобук.
И еще Абдалла —
Сатанист-вурдалак,
До заката дремавший в гробу.
Жил там Джошуа Смит,
Злостный антисемит,
Из евреев варивший шурпу,
И его младший сын,
Завивавший усы —
Каждый ус был подобен серпу.
Жил еще эфиоп —
Покоритель Европ,
Бич столиц, афрокосмополит,
И старик-папуас —
С юных лет летчик-ас
(Кого хочешь мечта окрылит).

Так и жили они,
И дружили они,
И единому делу служили они —
Чтобы вышел в финал
Интернационал!
Остальное — не наша вина.

Космедия масок

Однажды Глеб Гусаков предложил фантастическую ситуацию. Предположим, прогресс развивался быстрее, и к началу XX века Солнечная система была уже вполне обжита людьми. Какие рассказы написали бы Алексей Толстой и Иван Бунин, Исаак Бабель и Илья Эренбург, Василий Шукшин и Василий Аксенов, учитывая города на Луне и исследовательские станции на Венере?

На рассказы меня не хватило, а вот на поэтические стилизации я решился.

Итак, слово поэтам.

Николай Гумилев Баллада

Звездолет подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я взлетать в ад космических сфер
И увидел планет грозовое лицо.

Звездолет фыркал дюзой, бронею звеня,
Звал умчаться стрелою в далекую цель,
И я верил, что космос простерт для меня,
Что звезда — как рубин на прекрасном кольце.

Галактический волк, астероидный лев,
Тягой к странствиям дальним навылет пробит,
Я рыдал на Венере, от грез захмелев,
Я смеялся на Марсе, трезвея от битв.

За пределами разума — хохот и плач,
Но судьбу выбирать мы отнюдь не вольны,
За границы познанья я ринулся вскачь
И увидел там деву со взглядом Луны.

Тихий шепот ее — песня звездных орбит,
Трепет нежных ресниц — дрожь кометных венцов.
Чтобы не был я девой навеки забыт,
Я ей отдал кольцо. Да, я отдал кольцо.

И над жалким безумцем в ночи хохоча,
Объявляя, что вечно мне жить одному,
Люцифер подарил мне обломок меча:
«Я навеки…» — и надпись срывалась во тьму.

Николай Гумилев На далеком Меркурии

На Меркурии, доме счастья,
Солнце ближе, чем мать к младенцу,
Там деревья червонной масти,
Им от солнца некуда деться.

Там кипят водопады рая,
Омывая триумф весенний,
Бесконечно их умиранье,
Бесконечно их воскресенье.

На Меркурии нет наречий,
На Меркурии есть молчанье.
Не смущает язык человечий
Местный облик земной печалью.

Голос ангелов здесь не слышен,
Мощный хор их — немее камня.
Даже если взлететь повыше,
Можно тщетно внимать веками —

Ни дыхания звездной бури,
Ни стенания, ни старенья…
Оттого молчалив Меркурий,
Что на нем отдыхает время.

Николай Гумилев Мутант