Один против судьбы. Повесть о жизни Людвига ван Бетховена

Он сыграл им одно из своих собственных сочинений — концерт для скрипки и фортепьяно. Людвиг поднялся с места и, внимательно слушая, следил за его исполнением. Он смотрел, как пальцы капельмейстера, нежные, почти женские, бегают по клавишам, и рассудил, что игра его такова же, как и его виртуозные руки, — слишком нежная, можно сказать дамская. Он признал, однако, что толки о необыкновенном мастерстве Штеркеля не преувеличены. Этот субтильный пианист действительно умеет обращаться с инструментом.

— Теперь ты сыграй что-нибудь, Людвиг, — сказал боннский скрипач, с удовольствием сопровождавший игру Штеркеля. Он выразительно указал смычком на рояль.

Людвиг колебался. Окажется он лучше Штеркеля, это уязвит хозяина дома. Проявить себя более слабым мастером он не намеревался.

— Жаль! — искренне огорчился пианист-виртуоз. — У меня здесь где-то есть ваше новое сочинение.

— Вы имеете в виду вариации на песню «Приди любовь»? — спросил Людвиг и вспыхнул от смущения.

— Да, да, — весело отозвался пианист и начал быстро перебирать лежавшие на рояле ноты. — Куда же я эту вещь задевал? Должен признать, что я пытался ее играть, но не справился.

— Ого! — воскликнул кто-то. — Такой мастер, как вы?

— В самом деле, поверьте! Некоторые места так трудны, что я не представляю себе сейчас пианиста, которому они были бы по плечу.

— А ты, Людвиг? — отозвалось несколько голосов.

Людвиг, молча улыбаясь, опять покраснел.

— Не принуждайте господина Бетховена, — со смехом заметил Штеркель. — Он не первый и не последний из композиторов, которые пишут для нас, несчастных исполнителей, такое, чего сами предпочитают не играть!

Людвиг вспыхнул от обиды:

— Я хотел бы знать, какие места вы считаете особенно трудными. Пожалуйста, покажите мне ноты.

Штеркель снова усердно принялся рыться в груде нот.

— Я страшно огорчен, но в самом деле не могу найти ваше сочинение. Как видно, я куда-то отложил его, когда убедился, что мне не сыграть его.

При последних словах глаза Людвига сверкнули. Он решительно поднялся со стула.

— Позвольте мне сыграть эту вещь по памяти!

Раздались чьи-то рукоплескания, к ним присоединились другие. Молодой виртуоз позволил втянуть себя в состязание! Людвиг понял, что отступать поздно. Он сел к роялю и начал играть.

Как он играл! Боннцам было известно его мастерство и беспримерное проворство пальцев. Сейчас он превзошел себя во всем. Начал он нежно и сладко, будто бы слегка насмешничая, подражал нежной игре Штеркеля, но потом заиграл в своей манере, более мужественно, но со всей поразительной виртуозностью.

Пораженный Штеркель увидел, как молодой гость проиграл все те места, которые он почитал за непреодолимо трудные, а под конец исполнил новые вариации, еще более сложные.

Людвиг кончил, и на мгновение в комнате воцарилось молчание. Потом посыпались похвалы.

— Это мастерски, мастерски! — восторженно твердил Штеркель, пожимая руку Людвига.

Но потом, провожая гостей по крутой улице, спускавшейся к пристани, он отстал с Людвигом и сказал ему с глубокой убежденностью:

— Вы поразили меня своей игрой. Другого слова я не могу употребить. Но позвольте быть с вами откровенным музыканту, который по возрасту мог бы быть вашим отцом. Был ли когда-нибудь среди ваших учителей истинно большой мастер?

Людвиг удивился вопросу:

— Нет. Ни одного. Но зато были отличные музыканты. Но почему вас это так интересует?

Штеркель смущенно засмеялся.

— В вашей игре есть сила и огонь, которых я еще никогда не видел. Но вам недостает кое-чего. Того, что называется «школой». В вашем исполнении есть жесткость и еще некоторые недостатки, хороший учитель не простил бы их вам.

Удивленный Людвиг молчал. До сего времени он слышал от своих слушателей одни похвалы. Он понимал важность того, что ему было сказано. А Штеркель продолжал:

— У меня есть к вам еще один вопрос. Есть ли в Бонне пианист, равный вам хотя бы приблизительно?

— Я не хотел бы показаться нескромным, но мне думается, что нет.

— И мне так показалось, — задумчиво отозвался ашаффенбургский капельмейстер. — Поэтому я бы посоветовал вам: уезжайте из Бонна. Вовремя оставьте город, где у вас нет соперников. И самый выдающийся художник должен постоянно меряться силами с другими художниками. Только в борьбе движешься вперед. А иначе может случиться, что вы превратитесь в боннскую знаменитость, только и всего. Не сердитесь на меня за откровенность!

— Напротив! Нет такой благодарности, которая была бы достаточной для человека, говорящего тебе только правду.

Когда Ашаффенбург исчез из глаз, Людвиг уселся на корме и задумался. Он решился на то, к чему уже давно был готов.

Кто-то положил ему руку на плечо. Он не шевельнулся. Опомнился только тогда, когда чья-то ладонь очутилась у него на затылке и послышался добрый голос скрипача Риса:

— Ты молодец, Людвиг! Сыграл вещи, которые не дерзнул играть Штеркель!

Задумавшийся пианист только пожал плечами:

— И все-таки я у него научился больше, чем он у меня. Он наставил меня на путь, по которому я давно должен был идти.

— На какой путь?

— Путь в Вену. В Бонне я исчерпал все возможности.